7 И.Е.Зеленин Сталинская революция сверху после великого перелома 1930-1939

Таблица 6
Коллективизация крестьянских хозяйств после июльского совещания 1934 г., % на 1 июля 1933-1938 гг.*

СССР, союзные республики и регионы По числу дворов По размерам посевной площади  
РСФСР 1933 г. 1934 г. 1935 г. 1936 г. 1937 г. 1938 г. 1933 г. 1934 г. 1935 г. 1936 г. 1937 г. 1938 г.  
СССР 65,6 71,4 83,2 92,5 93,0 93,5 83,1 87,4 94,1 98,2 99,1 99,3  
РСФСР 65,5 71,6 83,4 90,5 92,6 93,1 84,2 88,5 94,8 98,5 99,4 99,5  
Европейский Север 67,5 72,6 86,5 92,8 94,3 95,2 76,1 82,0 93,6 88,3 99,4 99,6  
Северо-Запад 57,7 68,1 85,8 91,3 92,0 92,0 69,1 77,8 99,9 98,9 99,1 99,2  
Центральное Нечерноземье 61,9 70,4 84,7 93,1 94,5 95,3 74,7 80,1 91,1 98,1 99,1 99,2  
Центральное Черноземье 66,9 71,6 81,5 87,0 88,4 90,0 81,3 88,7 94,5 98,3 99,1 99,2  
Верхняя Волга 62,1 72,7 82,0 88,9 91,0 90,0 72,3 82,3 90,3 91,3 96,3 98,5  
Средняя и Ниж­няя Волга 77,3 81,7 87,5 92,3 95,3 95,4 95,7 97,6 98,7 99,7 99,8 99,9  
Северный Кавказ и Крым 65,3 70,0 81,5 90,9 95,8 96,4 92,4 96,9 98,8 99,7 99,7 99,7  
Урал 70,4 75,2 83,3 90,1 93,6 93,7 93,9 94,5 96,9 98,8 99,6 99,7  
Западная Сибирь 67,6 67,4 82,9 92,2 94,0 93,8 86,7 88,0 95,1 99,2 99,2 99,8
Таблица 6 (окончание)

СССР, союзные республики и регионы По числу дворов По размерам посевной площади  
РСФСР 1933 г. 1934 г. 1935 г. 1936 г. 1937 г. 1938 г. 1933 г. 1934 г. 1935 г. 1936 г. 1937 г. 1938 г.  
Восточная Сибирь 56,0 64,2 78,9 88,2 91,1 90,5 84,5 88,8 94,6 99,0 99,3 99,5  
Дальний Восток 64,1 64,7 77,7 91,5 94,0 95,8 87,6 90,9 95,2 98,6 98,8 99,5  
Украина 72,7 78,3 91,3 95,2 96,1 96,2 86,1 90,6 98,0 99,6 99,7 99,7  
Белоруссия 48,8 55,3 79,0 86,6 87,5 89,9 55,2 63,9 83,9 93,1 96,0 96,7  
Азербайджан 58,0 53,1 64,3 80,1 86,5 90,3 55,6 63,2 69,7 87,9 93,5 96,2  
Грузия 38,5 38,9 44,5 74,4 76,5 78,7 31,4 38,0 44,6 79,5 82,5 86,9  
Армения 38,2 45,6 62,4 80,8 88,7 91,9 39,6 47,7 64,5 85,6 92,6 95,5  
Туркмения 72,0 75,4 81,5 88,8 95,4 96,9 90,4 90,1 92,4 97,0 99,4 99,6  
Узбекистан 71,6 78,5 82,8 90,4 95,0 98,8 80,6 85,5 88,4 96,9 99,4 99,8  
Таджикистан 45,2 51,6 59,4 80,9 95,1 94,5 57,0 67,1 70,0 93,3 98,3 99,2  
Казахстан 67,3 65,7 85,9 90,7 95,4 97,9 97,8 96,4 97,2 98,6 99,8 99,9  
Киргизия 66,9 65,7 70,8 82,4 89,1 94,0 72,3 77,4 87,7 93,6 97,0 98,3
* Колхозы во второй сталинской пятилетке: стат. сб. М; Л., 1939. С. 2-5; Социалистическое сельское хозяйство: стат. сб. М.; Л., 1939. С. 42.
Низкий уровень коллективизации в регионе в конце первой пяти­летки (41,2%, а в Грузии и Армении - 36%) отнюдь не случаен. В Грузии, например, преобладали наиболее устойчивые формы крестьянского землепользования (хуторское и подворно-участ-ковое), а в горных животноводческих районах (Южная Осетия, Сванетия, Аджария, Казбекский район и др.) сохранялись полу­кочевые хозяйства. И тем не менее в постановлении от 19 февра­ля 1933 г. Бюро ЦК компартии Грузии обвинило Южно-Осетин­ский обком в "невыполнении директив партии", "притуплении классовой бдительности", "в боязни развернутого наступления на кулацкие и антисоветские элементы по ложным мотивам специ­альных особенностей Южной Осетии". В категорической форме было предложено "дать беспощадный отпор всем, пытающимся ослабить борьбу против кулаков..."130
Однако силовые методы не привели к ожидаемым результа­там: вплоть до конца 1934 г. процент коллективизации в респуб­лике почти не изменился. Даже к середине 1935 г. в Грузии было коллективизировано менее половины (44,5%) хозяйств. Это был самый низкий показатель среди республик и регионов страны. Только к концу второй пятилетки властям удалось преодолеть активное неприятие колхозов большинством крестьян, хотя уро­вень коллективизации в республике (76,5%) оставался самым низким по стране.
Коллективизация сельского хозяйства в республиках Восто­ка (Казахстан, Средняя Азия) осуществлялась на основе поста­новления ЦК ВКП(б) от 17 сентября 1932 г. (см. четвертый раз­дел первой главы). Фактически оно стало претворяться в жизнь в полной мере только с конца 1933 г. после ухода со своего поста Ф.И. Голощекина. Новый секретарь крайкома Л.И. Мирзоян придавал большое значение проблеме откочевников, выдвинув задачу расселения их по колхозам и аулам республики к началу полевых работ. Были даны соответствующие указания обкомам партии (Алма-Атинской области - 10 тыс. хозяйств, Южно-Ка­захстанской и Карагандинской - по 8 тыс., Актюбинской - 6 тыс. и т.д.). К осени 1933 г. около 50 тыс. семей казахов были расселе­ны в хлопковых, зерновых и животноводческих районах. Многие из них (около 70%) организовали самостоятельные тозы, обзаве­лись скотом, получили жилье, приняли активное участие в посев­ной и уборочной кампаниях. В то же время задача ликвидации от­кочевок и хозяйственное устройство откочевников далеко еще не были решены в связи с тем, что непрерывно усиливался поток возвращенцев с Волги, из Средней Азии и Сибири131.
В 1934—1935 гг. завершилась реорганизация артелей в тозы в большинстве полукочевых и кочевых районов Казахстана. Часть
190
обобществленного скота была передана колхозникам для веде­ния ЛПХ, расселено более 100 тыс. откочевников. Казахи-отко-чевники получили 956,6 тыс. голов скота, в том числе 549,4 тыс. овец и коз. Кроме того, колхозным фермам по государственным ценам было отпущено 40,4 тыс. голов крупного рогатого скота, 126 тыс. овец и коз132. К середине 1935 г. было коллективизиро­вано более 90% крестьянских дворов, на которые приходилось 98% земель колхозно-крестьянского сектора. Основной формой колхозов были артели, но сохранялись и тозы, на которые при­ходилось 40,2% колхозов133.
Полностью процесс оседания кочевых и полукочевых хо­зяйств в Казахстане завершился к концу второй пятилетки. А эхо "казахстанской трагедии" начала 1930-х годов отзывалось деся­тилетиями. Только в конце 1960-х годов, по данным этнографов республики, казахский этнос смог полностью восстановить ог­ромные потери, понесенные им в годы коллективизации.
В декабре 1933 г. Среднеазиатское бюро ЦК ВКП(б) в по­становлении "О дальнейших мероприятиях по коллективизации республик Средней Азии" определило круг районов этого реги­она, в которых основными формами колхозов должны были стать тозы134. Теми же путями, что и в Казахстане, в среднеази­атских республиках преодолевались волюнтаристские зигзаги сплошной коллективизации. В Киргизии, например, на протя­жении 1933 г. были обустроены перешедшие на оседлость 44,3 тыс. хозяйств, а число тозов в результате реорганизации артелей увеличилось с 53 до 277. Из колхозов республики в том году вышло более 8 тыс. бедняцко-середняцких хозяйств, а уро­вень коллективизации снизился с 66 до 64%; потом он вновь стал расти, но уже на основе тозов. В конце 1934 г. их удельный вес составил 39% против 9% летом 1933 г.; к концу второй пяти­летки коллективизация в этой республике полностью заверши­лась, а господствующей формой крестьянских объединений ста­ла сельскохозяйственная артель135.
Примерно такими же темпами и в тех же формах происходи­ло завершение коллективизации в Таджикистане. Однако пре­обладающей формой и в 1935 г. были тозы: на них приходилось 2,6 тыс. (81%) всех колхозов136. Рекордсменом по показателям коллективизации среднеазиатских республик стал Туркменистан, оставивший позади даже Узбекистан, в котором преобладали оседло-земледельческие районы. К июлю 1935 г. процент колле­ктивизации в республике достиг 81,5, а посевных площадей -92,4%. Пришлось даже ликвидировать многие колхозные фермы, скот которых был возвращен бывшим владельцам, а преоблада­ющей формой колхозов стали тозы137.
191
В Узбекистане, в отличие от других республик Средней Азии, установка на массовое преобразование в животноводче­ских районах сельскохозяйственных артелей в тозы была менее категоричной, а в 1934-1935 гг. подверглась известному пересмо­тру в связи с активизацией работы по завершению коллективиза­ции на базе артели. Единоличные крестьянские хозяйства пре­кратили свое существование в конце второй пятилетки138.
На 1 июня 1935 г. в колхозах страны состояло 82,2% кресть­янских дворов, на которые приходилось 94,1% посевных площа­дей крестьянско-колхозного сектора. Значительно отстававшие по уровню коллективизации от основных зерновых районов жи­вотноводческие области Средней Азии и Казахстана, районы по­требляющей полосы Российской Федерации (Нечерноземье), Бе­лоруссия, Закавказские республики (кроме Грузии) значительно сократили этот разрыв. Порадовала сталинских коллективизато-ров даже Украина. Замершие было показатели коллективизации в республике после голодомора 1932-1933 гг. на уровне 60-70% с середины 1934 г., подталкиваемые сверху, стали быстро расти, достигнув в июне 1935 г. 91,3%, а по посевным площадям - 98%. Победа над единоличником, как говорилось в официальных до­кументах, была "полной и окончательной", как и в целом по стране. Однако весной 1939 г. выяснилось, что это не совсем так (см. второй раздел третьей главы).
Таким образом, перелом на завершающей стадии коллекти­визации наступил во второй половине 1934 г. (после совещания в Кремле 2 июля 1934 г.) и был юридически и фактически за­креплен Примерным уставом сельскохозяйственной артели 1935 г., а затем и Конституцией СССР 1936 г. Отбившийся бы­ло от рук партократического руководства, как центрального, так и местного, единоличник снова был при помощи политиче­ских, административных и экономических рычагов (в основном политики кнута, но отчасти и пряника) направлен в соответст­вующее русло - на "столбовую дорогу" коллективизации. Его численность за период с января 1933 по апрель 1935 г. сократи­лась на 4,8 млн хозяйств.
Однако далеко не все единоличники (не более 2,1 млн) всту­пили в колхозы, большая часть их (2,7 млн) "раскрестьянилась" -порвала связь с крестьянским хозяйством, перешла в город или же была репрессирована (см. табл. 7).
Как видно, рост коллективизации в стране происходил не только за счет вступления крестьян в колхозы, но и в значитель­ной мере в результате сокращения общего числа крестьянских хозяйств. И тут можно согласиться со Сталиным, что во многом это был "не настоящий рост коллективизации".
192
Таблица 7
Численность крестьянских хозяйств в СССР в 1933-1935 гг., в тыс*

Дата Всего В том числе  

хозяйств колхозных единоличных  
1 января 1933 г. 23706,2 14794,6 8911,5  
1 января 1934 г. 22570,2 15554,8 7015,4  
1 января 1935 г. 21310,5 16503,9 4806,6  
1 апреля 1935 г. 21013,5 16914,1 4099,5  
Изменения за весь период (+, -) -2692,6 +2119,5 -4812,0
* РГАЭ. Ф. 7486. Оп. 3. Д. 1099. Л. 35.
Загнанный в колхозы единоличник все же был в известной степени вознагражден за строптивость, отчаянное нежелание "постепенно всасываться" в колхозы и там "перевоспитываться". Колхозник, наконец, получил реальное право на ведение лично­го подсобного хозяйства, размеры которого были четко опреде­лены и закреплены Уставом 1935 г. Именно на этих "частновла­дельческих" 25 сотках проявились его предприимчивость, под­линно хозяйское отношение к земле, желание хорошо работать всей семьей с тем, чтобы сполна получать за свой труд. Примеча­тельно, что в производстве животноводческой продукции, карто­феля, овощей, плодовых культур приусадебные хозяйства кол­хозников в конце второй пятилетки значительно опережали об­щественное производство колхозов как по количественным, так и особенно по качественным показателям. Так, в 1937 г. валовая продукция животноводства подсобных хозяйств колхозников оценивалась в 3415,9 млн руб., а продукция общественного жи­вотноводства колхозов - в 1571,7 млн руб. В общем производст­ве колхозов и колхозников ЛПХ производили 71,4% молока, 70,9% мяса, 70,4% кож, 43% шерсти; картофеля и овощей -52,1%, плодовых культур - 56,6%139. Пальма первенства принад­лежала колхозам в области зернового производства, хлопка, са­харной свеклы, виноградарства. Видимо, неслучайно, при обсуж­дении решений VII съезда Советов и II Всесоюзного съезда кол­хозников-ударников были и высказывания не в пользу колхозов. Например, такие: "На единоличников накладывают большие на­логи и тем самым загоняют его в колхозы"; "успех соцстроитель-ства в деревне - удар по единоличному, частнособственническому хозяйству"; "колхоз - это не что иное, как крепостное право, где люди работают на помещика день и ночь"; "в колхозах многие
7. И.Е. Зеленин
193
еще голодают из-за неурожая или просто так... Если бы остались индивидуальные хозяйства, жилось бы лучше крестьянам, как в 1926-1927 гг."
А вот обобщение автора сводки - начальника Политуправле­ния Кавказской краснознаменной дивизии Ярцева (27 марта 1935 г.): "Наибольший интерес представляют настроения и вы­сказывания красноармейцев из крестьян-единоличников... явные недовольства решениями съездов, особенно новым уставом арте­ли". "Направление выступлений: искажение действительности, подчеркивание и выпячивание отдельных недочетов в состоянии колхозов, преуменьшение и неправильное истолкование успе­хов... к настроениям единоличников примыкают отдельные рабо­чие и служащие, в недавнем прошлом ушедшие из деревни... ус­пех соцстроительства в деревне воспринимается как удар по еди­ноличнику, частнособственническому существованию"140.
Не забыли крестьяне-колхозники о своих единоличных хо­зяйствах и при обсуждении проекта новой (Сталинской) Консти­туции 1936 г. Ссылаясь на ст. 8, 9, 10 многие из них полагали, что "разницы между колхозником, кулаком и единоличником не бу­дет"; "Будет возвращено все имущество, что у нас забрано"; на­деялись, что "смогут зажить по-старому"141. Но об этом лучше было не вспоминать, хотя некоторые статьи проекта Конститу­ции позволяли давать такую трактовку. Разумеется, советская власть не собиралась возвращать им отобранные землю и иму­щество, разрешать вести предпринимательское хозяйство (см. второй раздел третьей главы).
В 1937 г. в стране насчитывалось 1,4 млн хозяйств едино­личников и 18,5 млн колхозных дворов, коллективизировано 93% крестьянских дворов, на которые приходилось 99,1% посев­ных площадей колхозно-крестьянского сектора. Причем более двух третей единоличных крестьянских хозяйств не имели ни ры­ночных доходов, ни земледельческих заработков, ориентирова­лись в основном на удовлетворение собственных потребностей: выращивали картофель, огородные культуры, содержали мел­кий домашний скот. А своего рода новый "великий перелом" в ходе коллективизации (второй после 1929 г.) начался во второй половине 1934 г. после совещания в Кремле 2 июля 1934 г. Проб­лему единоличника, как и в конце 1929 г., Сталин решил прежде всего силовым путем, правда, теперь опираясь главным образом на быстродействующие средства экономического воздействия ("налоговый пресс"). Хозяйства единоличников быстро разоря­лись. Удельный вес их в производстве земледельческой продук­ции страны снизился с 19,1% в 1933 г. до 1,5% в 1937 г.; в продук­ции животноводства - с 29,9 до 2,7%. В августе 1938 г. после вве-
194
дения налога на лошадей в единоличных хозяйствах был пере­крыт последний канал возможного функционирования предпри­нимательского (рыночного) хозяйства142.
Закон о государственном налоге на лошадей единоличных хозяйств был принят 21 августа 1938 г. на Второй сессии Верхов­ного Совета СССР первого созыва по докладу Комиссии законо­дательных предложений Совета Союза. С докладом выступил депутат А.И. Уваров. Он отметил, что наряду с колхозным кре­стьянством в стране существуют единоличные хозяйства. Кон­ституция допускает существование и деятельность этих хозяйств, основанных на личном труде и исключающих эксплуатацию чу­жого труда. Однако в этих хозяйствах лошадь используется не;на производстве сельскохозяйственных работ в своем хозяйстве, а "как средство спекулятивной наживы на всякого рода работах вне хозяйства". И это вполне естественно: единоличник, распола­гая лошадью (а иногда и двумя), использовал ее для предприни­мательской деятельности, не запрещаемой законом, а также и в связи с заготовками леса и торфа для государства; нередко пома-гая колхознику (как правило, безлошадному) в распашке приуса­дебных и полевых участков, уборке и доставке выращенного урожая на рынок и т.д.
Но главную опасность докладчик усмотрел в том, что "от вся­кого рода посторонних работ при использовании лошади" "дохо­ды крестьянина-единоличника достигают весьма крупного раз­мера", что "безусловно оказывает отрицательное воздействие на колхозников, на вовлечение единоличников в колхозы". Колхоз­ники же, проигрывая соревнование с единоличниками, имевшими лошадей, высказывали свое недовольство. Казалось бы, надобы-ло поднять доходы колхозников от общественного хозяйства, увеличить выплаты по трудодням. Но это значительно снижало прибыль государства (в том числе МТС) от колхозного сектора. Гораздо легче было, "идя навстречу пожеланиям колхозников", "покончить с использованием лошади в единоличных хозяйствах для спекуляции и наживы". Это был и удар по развитию товарно-денежных отношений в деревне, базарной торговли, о чем с та­ким пафосом говорил Сталин на ноябрьском (1934 г.) Пленуме ЦК ВКП(б). Выступившие по докладу Уварова депутаты (10 че­ловек) высказывали и критические замечания, предложения. На­пример, нужно было учитывать, что среди "крестьян-лошадни­ков" имеются инвалиды, престарелые люди, но докладчик возра­зил: "нельзя предусмотреть все условия". Проект был принят единогласно.
Закон о налоге на лошадей единоличников фактически озна­чал завершение начавшегося с середины 1930-х годов процесса
7*
195
изъятия государством живой тягловой силы у крестьян. После принятия этого закона совокупные доходы крестьян-единолич­ников не позволяли им держать даже одну лошадь, хотя ставки предполагали приобретение еще одной или двух лошадей143.
Напомним, что большинство участников июльского совеща­ния 1934 г. (в частности, Постышев, Кабаков, Киров) были про­тив решения проблемы единоличника методами "великого пере­лома", однако Сталин пренебрег этим мнением.
Вопрос об единоличнике и предпринимательском хозяйстве вновь встал в повестку дня и даже обсуждался в высших эшело­нах власти в конце 1930-х годов. И не случайно. Владельцы лич­ных подсобных хозяйств, опираясь на Устав 1935 г., стали, с точ­ки зрения властей, уделять ему излишне много внимания, зани­маться предпринимательской деятельностью в ущерб общест­венному хозяйству. Кроме того, выяснилось, что продолжали успешно функционировать хуторские хозяйства в западных рай­онах страны и даже в Сибири и на Урале. Их насчитывалось около 1 млн. Большой опасности для страны они не представля­ли, но, тем не менее, о "гибели единоличного хозяйства", на чем настаивал Сталин в докладе на XVIII съезде партии, говорить еще было рано. Могли быть (и были) рецидивы: "дурной при­мер" заразителен. Порядок нужно было наводить быстро и ре­шительно. В мае 1939 г. эти вопросы были вынесены на пленум ЦК ВКП(б).
"РАДИКАЛЬНАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕФОРМА"
В западной, а с начала 1990-х годов и в отечественной исто­риографии, время от времени выдвигается и в той или иной мере обосновывается положение о попытках сталинского руководства в начале 1930-х годов под влиянием кризисной ситуации в эконо­мике страны, особенно в сельском хозяйстве, несколько модер­низировать, сделать более гибкой административно-командную систему путем частичного возвращения к принципам новой эко­номической политики 1920-х годов. Короче говоря - ввести не­кий "неонэп", "колхозный нэп"144. Для этого были основания. Так, известный американский историк Р. Девис с "неонэпом" свя­зывает первую половину 1932 г., а в последующие годы, после провала экономической реформы, по его мнению, проводилась "частичная реформа", завершающим рубежом которой в про­мышленности стали первые годы второй пятилетки. Примени­тельно к сельскому хозяйству, на наш взгляд, в этой связи можно говорить о середине второй пятилетки, точнее 1934-1936 гг.
196
"Старое нэповское мышление", если воспользоваться форму­лировкой Девиса, отчетливо проявилось в выступлениях некото­рых делегатов XVII партийной конференции (январь-февраль 1932 г.) при обсуждении Директив к составлению второго пятилет­него плана народного хозяйства СССР. Один из ведущих идеоло­гов партии того времени (зав. Агитпропом ЦК ВКП(б) и ответст­венный редактор журнала "Большевик") А.И. Стецкий заявил, на­пример, что "новая экономическая политика в ее новом виде и с новым содержанием будет существовать и в течение второй пяти­летки... Нам предстоит развивать советскую торговлю, советский рынок"145. В сентябре-октябре 1932 г. на пленуме ЦК партии, об­суждавшем вопросы "О развитии советской торговли", "О произ­водстве товаров широкого потребления" и др., "неонэповские под­ходы" зазвучали с новой силой. Так, А.И. Микоян (нарком снабже­ния СССР) говорил о необходимости "преодоления левацкого пе­репрыгивания к прямому продуктообмену, минуя стадию развер­нутой советской торговли", "о недооценке проблемы торговой смычки между городом и селом... между рабочим классом и кре­стьянством". Он выступил против трактовки решений партии о развитии советской торговли как возврате к первым годам нэпа, как попытке под лозунгом неонэпа проводить "меньшевистскую политику, которая отрицает политику партии по ликвидации кула­чества как класса, политику уничтожения спекуляции... ограниче­ния нэпмана и частника вместо их искоренения".
Члены ЦК ВКП(б), ведущие хозяйственные и партийные руководители страны И.А. Зеленский, Н.М. Анцелович, М.М. Хатаевич, СВ. Косиор, Г.А. Пятаков обратили внимание на то, что "без овладения процессом рыночных отношений не­возможно построить социализм", что чистого социализма нам построить не удастся, а сама ориентация на это не может быть ничем иным, как утопией, что "производственная смычка не от­рицает торговлю".
Анцелович (председатель Центросоюза) подчеркнул, что со­ветская торговля не должна игнорировать опыт дореволюцион­ной кооперации: "Старые кооператоры кое-что понимали в тех­нике учета и хранения продуктов"; "кооперация имела свой инст­рукторский аппарат, который и был проводником их мелкобур­жуазной кооперативной торговли, а в деревне и кулацкой идео­логии"; "пренебрежение к торговле еще не изжито среди части коммунистов"146.
Сталин, не высказавший своего прямого отношения в связи с "неонэповскими" высказываниями членов ЦК на XVII парткон­ференции и сентябрьско-октябрьском пленуме ЦК, на январском (1933 г.) Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), рассматривавшем вопрос
197
об итогах первой пятилетки, признал необходимым дополнить производственную смычку между городом и деревней товарной, т.е. через торговлю, "чтобы связь между городом и деревней ста­ла прочной и неразрывной". Однако не согласился с теми, кто по­лагал, что развертывание советской торговли, особенно колхоз­ной, есть возврат к первой стадии нэпа, когда торговля была "бо­лее или менее свободной, ограниченная лишь регулирующей ро­лью государства". "Советская торговля, - пояснил он, - есть тор­говля без капиталистов - малых и больших, без всякого рода по­средников. Это особого рода торговля, которой не знала до сих пор история и которую практикуем только мы, большевики, в ус­ловиях советского развития"147.
При таком подходе полностью снимался вопрос о предпри­нимательской деятельности как важнейшем источнике рыноч­ной торговли производителей сельскохозяйственной продук­ции. "Большевистская торговля", как скоро выяснилось, весьма слабо влияла на развитие подлинно товарно-денежных отноше­ний как внутри деревни, так и между деревней и городом. Тем не менее, на наш взгляд, советскую торговлю как торговлю "особого рода" без капиталистов и посредников, устанавливав­шую прямые связи между городом и деревней, опираясь на раз­личные формы государственно-кооперативной торговли, мож­но с известными оговорками рассматривать как новый (второй) этап осуществления ленинской (под руководством Сталина) экономической политики.
Серьезные надежды "неонэповские" реформаторы в этой свя­зи возлагали на новый Закон "Об обязательных поставках зерна колхозами и единоличными хозяйствами", принятый СНК СССР и ЦК ВКП(б) 19 января 1933 г. (см. пятый раздел первой главы). Остановимся на некоторых сторонах этого закона и других актах аграрной политики в аспекте рассматриваемой проблемы.
Одна из целей этих актов состояла в том, чтобы повысить за­интересованность колхозников и единоличников в производстве зерна и другой продукции, создать более благоприятные условия для роста урожайности и развития колхозной торговли. Не позд­нее 15 марта каждому колхозу и единоличному хозяйству вруча­лось обязательство, в котором точно указывалось, сколько они должны были сдать государству зерна с каждого гектара посев­ной площади и в какие сроки. Причем обязательная поставка не должна была превышать трети валового сбора каждого хозяйст­ва при среднем урожае. Все оставшееся зерно после выполнения обязательной поставки (а для колхозов - и натуроплаты МТС) оставалось в полном распоряжении производителей. В то же вре­мя подчеркивалось, что "никакое уклонение от обязательств по
198
сдаче зерна в срок не должно быть допущено ни под каким ви­дом". В случае нарушения этих обязательств применялись раз­личного рода санкции вплоть до взыскания с колхозов "в бес­спорном порядке" и привлечения единоличников к уголовной ответственности.
И тем не менее при всей жесткости этих требований, по срав­нению с фактическим положением в 1931-1932 гг., когда хлебо­заготовки проводились по принципам бескомпромиссной прод­разверстки, а у крестьян местные партийные органы и чрезвы­чайные комиссии ЦК ВКП(б) изымали весь хлеб вплоть до се­менного и продовольственного зерна, обрекая их на голод, новое законодательство все же ставило определенные преграды на пу­ти административного беспредела, призвано было создать из­вестные гарантии земледельцам распоряжаться собственным урожаем после выполнения "первой заповеди". Особое значение для крестьян в этой связи имел пункт 17 Закона от 19 января 1933 г., гласивший: "Безусловно воспрещается местным органам власти и заготовительным органам допускать встречные планы или налагать на колхозы и единоличные хозяйства обязательст­ва по сдаче зерна, превышающие нормы, установленные настоя­щим законом. Все излишки, после выполнения обязательств сда­чи государству зерна остаются в полном распоряжении самих колхозов, колхозников и единоличников". В то же время прямая материальная заинтересованность хлебосдатчиков в выполнении госпоставок отсутствовала, поскольку сдаточные цены на зерно и животноводческую продукцию остались прежними, т.е. убы­точными, "символическими", и чем больше крестьяне сдавали продукции, тем значительнее были их убытки. А натуроплата колхозов МТС, исчисляемая с учетом "видовой урожайности", которая была в среднем на 25-30% выше фактической (амбар­ной), позволяла государству таким путем изымать у колхозов до­полнительную продукцию.
Таким образом, обе эти формы заготовок по существу мало чем отличались от применявшихся ранее. Их влияние на разви­тие товарооборота было невелико. Иное дело закупки. Согласно Закону от 19 января 1934 г., они должны были производиться у колхозов, колхозников и единоличников на основе полной добро­вольности по ценам на 20-25% выше заготовительных; хозяйст­ва, продавшие хлеб по закупочным ценам, получали право при­обретать дефицитные промтовары на сумму в 3 раза превышав­шую стоимость проданного хлеба. Система "отоваривания" должна была стать основным стимулом закупок148.
Однако на практике в 1933-1934 гг., как уже отмечалось, названные законы в процессе реализации подверглись серьез­
199
ной деформации. Обязательные поставки при снижении уро­жайности и валовых сборов стали дополняться "встречными планами", на "законных" основаниях колхозники ежегодно пе­редавали МТС в счет натуроплаты почти на треть зерна боль­ше, чем им причиталось согласно договорам. "Партийный глаз и контроль" за обеспечением "безусловного и своевременного" выполнения колхозами и колхозниками своих обязательств пе­ред государством стали осуществлять политотделы МТС -чрезвычайные органы партии, созданные на январском (1933 г.) Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) и действовавшие до осе­ни 1934 г. В арсенале методов их воздействия на деревню не по­следнюю роль играли репрессии и насилие - массовые чистки кадров колхозов и МТС, прямое принуждение (вплоть до аре­стов) колхозников к выполнению не только обязательных по­ставок, но и закупок.
Усилиями политотделов и территориальных партийных орга­нов удалось решить проблему хлебозаготовок. В 1933-1934 гг. они были выполнены не только по стране в целом, но и - впер­вые за годы коллективизации - каждой областью, краем, респуб­ликой в рекордные для тех лет сроки (в 1933 г. - к середине дека­бря, в 1934 г. - к 1 ноября). Важную роль в реализации заготови­тельных планов сыграли хлебозакупки: их объем увеличился с 4,1 млн ц в 1933 г. до 33,6 млн в 1934 г., или более чем в 8 раз. По данным на 1935 г. удельный вес закупок в государственных заго­товках колхозов составил 17% (в 1934 г. - не менее 15%)149. Ста­лин на этот раз пошел даже на резкое сокращение экспорта хле­ба: с 5,2 млн т в 1931 г. до 1,7 млн в 1933 г. и менее 1 млн т в 1934 г.'50 Ноябрьский (1934 г.) Пленум ЦК ВКП(б), опираясь на эти показатели, принял решение об отмене с января 1935 г. кар­точной системы по хлебу и некоторым другим продуктам. Это аргументировалось тем, что "государство теперь располагает до­статочно большим количеством хлеба для того, чтобы полно­стью и безусловно обеспечить снабжение населения без карточ­ной системы путем повсеместного развертывания широкой тор­говли хлебом". При этом подчеркивалось, что такого положения удалось достигнуть благодаря "успехам хлебозаготовок в этом году" и "особенно успехам хлебозакупок"151.
Все это соответствовало действительности, как и то, что от­мена карточной системы - значительное достижение Советского государства, но произошло это отнюдь не столько на основе ис­пользования экономических рычагов, развития товарно-денеж­ных отношений, а главным образом путем применения жестких административных мер, продолжения в сущности политики "чрезвычайщины", хотя и в ослабленном виде. И, как всегда,
200
крестьянам пришлось слишком дорого заплатить за "успехи" "на хлебном фронте".
Однако от "неонэповских подходов" все же не отказались. На этот раз более отчетливую и твердую позицию в этих вопросах занял Сталин. Весьма характерно в этой связи его выступление на ноябрьском (1934 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) по докладу Молото­ва. Генсек выступил в конце обсуждения вопроса "Об отмене карточной системы по хлебу и другим продуктам" с целью "разъ­яснить некоторые вопросы", поскольку "ораторы, видимо, не со­всем понимают смысл и значение этой реформы". Его речь была выдержана в "рыночном духе" и как бы открывала дорогу второ­му этапу неонэповских новаций, о чем говорили в 1932-1933 гг. некоторые члены ЦК партии. Отмена карточной системы Ста­линым была представлена как радикальная экономическая ре­форма, направленная на развитие в стране товарно-денежных от­ношений. "В чем смысл всей политики отмены карточной систе­мы?" - поставил он вопрос. - И отвечал: "Прежде всего в том, что мы хотим укрепить денежное хозяйство... во всю развернуть товарооборот, заменив системой или политикой товарооборота нынешнюю систему или нынешнюю политику механического распределения продуктов... Мы стали на почву товарооборота... Нам нужно развернуть во всю товарооборот во всей своей хозяй­ственной деятельности, во всей сфере через денежное хозяйство. Товарооборот не есть просто... обмен. Нам нужно укреплять де­нежное хозяйство". "Денежное хозяйство, - пояснил он, - это один из немногих буржуазных аппаратов экономики, который мы, социалисты, должны использовать до дна. Он нам нужен, мы его по-своему повернем, чтобы он лил воду на нашу мельницу, а не на мельницу капитализма". "Развернуть товарооборот, развернуть советскую торговлю, укрепить денежное хозяйство -вот основной смысл предпринимаемой нами реформы" (выделено авт. - И.З.).
При этом Сталин исходил из того, что у нас имеется доволь­но неплохо организованная промышленность и что "мы можем иметь сельскохозяйственные продукты". Надо "установить встречу этих продуктов", обмен между городом и деревней. А без товарообмена, без купли-продажи это "несмыслимое дело". Он подверг резкой критике "левацкие" и леворадикальные элемен­ты в партии, которые думают, что "можно с места в карьер сра­зу на продуктообмен перейти". "Это глупость. Сколько раз пыта­лись сделать это отдельные товарищи и каждый раз лоб расши­бали". "Мы стоим на той стадии, когда смычку промышленности с сельским хозяйством, обмен между городом и деревней товара­ми, изделиями и продуктами можно будет производить только
201
через товарооборот". Впрочем, в принципе продуктообмен Ста­лин не отрицал: "Мы эту стадию далеко еще не использовали. Только после того, как эту стадию используем до дна, можно ста­вить вопрос о продуктообмене". А начинать надо, подчеркивал он, с отмены карточной системы, которая "подрывает основы то­варооборота, торговлю заменяет простым распределением, не считается с ценами на рынке... верх дном переворачивает все воз­можности товарооборота".
Низкие карточные (пайковые) цены генсек не без основания охарактеризовал как "дар от государства (точнее крестьянства. -И.З.) рабочему классу", "социальный классовый паек для рабо­чего класса". Полемизируя с одним из участников пленума (М.О. Разумовым - секретарем Восточно-Сибирского крайкома) по вопросу о пайковых ценах, Сталин справедливо заметил: "Ес­ли вы хотите узнать, что такое цена на хлеб, справьтесь на рын­ке и в коммерческих магазинах". Имея в виду низкие заготови­тельные цены, вождь партии сказал: "Брали дешево, продавали дешево, не продавали, а дарили. Так надо понимать". Он утвер­ждал, что после отмены пайков цена на хлеб на рынке должна упасть вдвое, что благотворно скажется на животноводстве: кре­стьяне поймут, что "лучше зерно провести через скот и прода­вать мясо, чем продавать хлеб... Пойдет мода на деньги, деньги пойдут в ход, чего у нас давно уже не было. Денежное хозяйство станет более прочным, рубль укрепится"152.
Объявив отмену карточной системы радикальной экономи­ческой ("неонэповской") реформой, Сталин, по-видимому, исхо­дил из того, что эта мера сопровождалась введением единых го­сударственных розничных цен взамен крайне низких пайковых и высоких (почти на уровне рыночных) коммерческих с одновре­менным повышением заготовительных цен, что должно было стимулировать объявленную еще весной 1932 г. колхозную тор­говлю, а также хлебопоставки и хлебозакупки. На деле все вы­глядело иначе. Обратимся в этой связи к данным о соотношении заготовительных и розничных цен на сельскохозяйственную продукцию (табл. 8).
Исчисление себестоимости производимой колхозами продук­ции в это время не проводилось. В специализированных зерно­вых совхозах, где имелись наиболее благоприятные условия для производства зерна, себестоимость 1 ц зерна в 1933-1935 гг. дос­тигала 31-32 руб. и, следовательно, была выше заготовительных цен, по крайней мере, в 3-4 раза. Заготовительные цены были да­же ниже цен государственной нормированной торговли, которые Сталин без всякого преувеличения назвал "даровыми". Коммер­ческие же цены на зерновую продукцию и крупу в 8-10 раз
202
Таблица 8
Заготовительные и розничные цены на сельскохозяйственную продукцию в 1933-1935 гг.*

Вид продукции Бдиница измерения Заготовительная цена Вид продуктов Единица измерения Государственные розничные цены  


в 1933-1934 гг. с 1 января 1935 г.

карточные коммерческие единые 2*  
Рожь 1 кг 5,5-5,8 коп.3* 6-6,2 коп.3* Хлеб ржаной 1 кг 20-30 коп. 1,5-2 руб. 85 коп  
Мука ржаная 30-50   " 3-4     " 2,5 руб.  
Пшеница 8,2-9,4 коп.3* 9,1-10,4 коп.3* Хлеб пшеничный » 30-50   " 3-3,5   " 1,7   "  
Мука пшеничная 35-60  " 4-5 3,4  "  
Просо 4,5-6,1   " 4,7-7,3   " Пшено дробленое 27 3,5-5   " 2,1   "  
Картофель 3-4 Не менялась Картофель » 20-30  " 1,2-2   " 25-35 коп.  
Говядина 21-25    " Говядина » 3-4    руб. 10-12 " 7,6     руб.  
Масло сливочное 2,5 руб. Масло сливочное 7-8 30-35 " 15-16,5 "  
Молоко 1л 9-14 коп. Молоко 1л - 2-2,5   " 1-1,5    "  
Яйца 10 шт. 1-2 руб. 2,2 руб. Яйца 10 шт. 2-3    руб. 7 4-5,5    "  
Сахарная свекла 1 кг 1,5-1,7 " Не менялась Сахар 1 кг 2,5-3,5 " 12-13 " 4,5-4,9 "  
Хлопок-сырец 29-30   " 1150-1500 руб. - - - - -
* Народное хозяйство СССР: стат. справ. M.; Л., 1932. С. 352-353; РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 152. Д. 29. Л. 11, 14, 16-19, 22, 23, 29, 31-34, 43, 58-66; + Оп. 149. Д. 16. Л. 9; СЗ СССР. 1934. № 61. Ст. 445; 1935. № 51. Ст. 421.
2* Поясные для Москвы и других центральных районов, введенные с 1 января 1935 г. вместо карточных и коммерческих. 3* Для зерновых районов.
превышали карточные цены, на животноводческую - в 3-4 раза. Однако с введением после отмены карточной системы единых государственных розничных цен заготовительные цены на зерно по всем видам зернопоставок были повышены не более чем на 10%, т.е. незначительно, а на сахарную свеклу и животноводче­скую продукцию остались прежними. Правда, заготовительная цена на хлопок поднялась в 5 раз, но при этом была отменена си­стема "отоваривания" хлопкоробов, а также льноводов хлебом. Низкие заготовительные цены, как и раньше, до отмены карточ­ной системы, подрывали экономику колхозов, не создавали мате­риальных стимулов для роста производства, развития товарно-денежных отношений. Относительно высокими экономическими стимулами обладала и система закупок. Однако на практике да­леко не всегда выполнялась обещанная государством продажа по льготным ценам дефицитных промтоваров.
К тому же делались попытки превратить ее во "встречные планы", о чем уже говорилось. По хлебу закупки вплоть до кон­ца второй пятилетки держались на уровне 15-16% во всей хле­босдаче колхозов. Тем не менее общая стоимость государствен­ных закупок сельскохозяйственной продукции с 1934 по 1937 г. выросла более чем в 8 раз (с 230 млн до 1900 млн руб.)153.
Симптоматично, что при сравнительно небольшой и ста­бильной доле закупок в структуре государственных заготовок хлеба, значительно возросла доля натуроплаты МТС - наибо­лее надежного и гарантированного для государства источника получения зерна и наименее выгодного для крестьян. За период с 1933 по 1935 г. поступление хлеба из этого источника увеличи­лось с 27,1 млн ц до 60 млн, а в структуре колхозных хлебозаго­товок - с 15,5 до 25,4%154. Натуроплата, находясь под жестким контролем государства, по существу, являлась разновидностью продуктообмена.
Был и еще один канал экономического стимулирования торгов­ли, рыночных отношений - личное подсобное хозяйство крестья­нина-колхозника. Кое-какие шаги в этом направлении (половин­чатые, малоэффективные) были предприняты в 1932 г. в связи с постановлением ЦК ВКП(б) от 26 марта 1932 г. ("О принудитель­ном обобществлении скота"). Сталин явно преувеличил значение этой акции, когда в речи на I съезде колхозников-ударников (фев­раль 1933 г.) заявил: "У Советской власти было в недавнем про­шлом недоразумение с колхозниками. Дело шло о корове". "Но те­перь дело с коровой устроено и недоразумение отпало"155. "Недо­разумение", конечно, далеко не отпало. До данным на январь 1933 г., коров имели немногим более половины (52,6%) колхоз­ников страны, а у 29,8% дворов скота вообще не было, в том
204
числе у 43,5% дворов колхозников Украины и 64,8% дворов кол­хозников Армении. Посевы на усадьбах производили только 60,4% дворов колхозного крестьянства СССР156.
Сталин в принципе неприязненно относился к личному под­собному хозяйству колхозника. Об этом свидетельствует направ­ляемая им аграрная политика партии в период сплошной коллек­тивизации. Так, в известном постановлении ЦК ВКП(б) от 5 ян­варя 1930 г. о темпах коллективизации, провозгласив сельскохо­зяйственную артель главной формой колхозного движения, он сделал многозначительную оговорку о том, что она остается "пе­реходной к коммуне формой колхоза".
На XVII съезде партии в отчетном докладе ЦК ВКП(б) (ян­варь 1934 г.) Сталин, подчеркнув, что "артель является при ны­нешних условиях единственно правильной формой колхозного движения", не забыл, однако, отметить, что "коммуна нужна, она, конечно, является высшей формой колхозного движения" (выделено авт. - И.З.), но процесс преобразования артели в ком­муну, отмирание личного подсобного хозяйства будет происхо­дить постепенно157.
Однако вскоре ему все же пришлось поступиться некоторы­ми из этих принципов. Урегулирования отношений с крестьянст­вом на основе общественного хозяйства, несмотря на щедрые обещания и провозглашение отдельных "неонэповских мер", не получилось. Сталинская система на практике не смогла ни на шаг отступить от директивного планирования, отказаться от команд­но-мобилизационных методов руководства экономикой. Угрозу своему господству она не без основания видела в любых попыт­ках установления реальных рыночных отношений в госсоциали-стическом народном хозяйстве. Сферой компромиссов с кресть­янством могло, пожалуй, стать только приусадебное хозяйство колхозника. По-видимому, раньше всех это поняли политотделы. Их усилия были направлены на то, чтобы преодолеть негативное отношение к ЛПХ, изменить представление о нем, как пережит­ке прошлого, отвлекающего крестьянина от работы в общест­венном хозяйстве, добиться его расширения и укрепления.
Используя предоставленные государством льготы, поощряе­мые политотделами, колхозники приобрели в 1933 г. для ЛПХ 1697 тыс. голов скота, а в 1934 г. - 3783 тыс. голов, или в общей сложности около 5,5 млн голов, в том числе 1,9 млн коров и те­лок, млн голов свиней и поросят, более 0,5 млн голов овец и яг­нят15». К концу 1934 г. уже почти 2/3 колхозных семей страны имели коров, а в Белоруссии, Западной и Московской областях -3/4. На 100 колхозных дворов приходилось: в СССР - 62 коровы и 80 голов скота всех видов, а в РСФСР соответственно - 65 и 85.
205
В ЛПХ колхозниками было произведено 20,6% валовой продук­ции животноводства страны159.
Под давлением колхозников и учитывая ситуацию в деревне, Сталин вынужден был согласиться с увеличением размеров при­усадебных хозяйств колхозников. Ноябрьский (1934 г.) Пленум ЦК ВКП(б) пришел к выводу о необходимости созыва II съезда колхозников для обсуждения и принятия нового Колхозного ус­тава, в котором предполагалось учесть происшедшие в деревне изменения за годы коллективизации.
Съезд, как уже отмечалось, сыграл важную роль в нормали­зации обстановки в деревне, в урегулировании взаимоотношений государства с колхозами и колхозниками. Правящая элита пошла с колхозниками на известный компромисс, предоставив им нако­нец реальное (гарантированное) право на приусадебное хозяйст­во определенных размеров (более или менее устраивающих кол­хозника), которое в большинстве случаев фактически превраща­лось для семьи в основной источник продуктов питания, кормов и денег. Примечательно, что в 1935 г., вскоре после принятия но­вого Устава артели, колхозники приобрели для приусадебного хозяйства 5,4 млн голов скота, в том числе 1,6 млн коров и телок и 2,8 млн свиней160.
В конце второй пятилетки приусадебные хозяйства колхозни­ков значительно опережали общественное хозяйство колхозов в производстве животноводческой продукции и давали более по­ловины картофеля, овощей и плодов. Основная часть этой про­дукции шла на личное потребление, но частично продавалась и на рынке (примерно четверть животноводческой продукции, до половины картофеля и овощей). За годы второй пятилетки обо­роты рыночной колхозной торговли увеличились с 7,5 млрд руб. до 17,8 млрд, или в 2,4 раза. К 1938 г. по сравнению с 1933 г. ры­ночные цены снизились на 63,9%, в том числе по хлебной груп­пе - на 82,8%, по картофелю - на 79,9, по овощам - на 39,2, по мясу - на 29,4, по молоку - на 43,1%161. Рыночные цены либо со­ответствовали государственно-кооперативной торговле, либо были ниже их.
Таким образом, развитие товарно-денежных отношений происходило преимущественно через колхозные рынки, а ос­новным источником поступавшей на них продукции было при­усадебное хозяйство колхозников. И это при том, что возмож­ности ЛПХ в производстве товарной продукции были в значи­тельной мере скованы различными ограничениями и запрета­ми, в первую очередь высоким налогообложением. Да и зе­мельные участки у основной массы колхозников были крошеч­ные - 0,25 соток.
206
Другим каналом связи между городом и деревней по линии товарооборота были закупки и децентрализованные заготовки сельскохозяйственной продукции, производимые потребитель­ской кооперацией и государственными заготовителями. Хотя эти новые виды заготовок, имевшие товарную форму, и получили из­вестное развитие, абсолютно преобладали обязательные постав­ки и натуроплата МТС - разновидность системы разверстки и продуктообмена.
Таким образом, "радикальная экономическая реформа" (неонэ­повского типа), о которой говорил Сталин на пленуме ЦК партии в ноябре 1934 г. (симптоматично, что речь его не была опублико­вана, в отличие от доклада Молотова и выступлений других чле­нов ЦК), если и состоялась, то в значительно урезанном виде. Ви­димо, на большее генсек и не претендовал. И в этом, на наш взгляд, основная причина отказа от публикации этой речи. Не случайно, видимо, Сталин в последней работе ("Экономические проблемы социализма в СССР", 1952 г.) снова вернулся к идее продразверстки как наиболее надежному и гарантированному ис­точнику решения хлебной проблемы.
С отменой карточной системы суть экономических отноше­ний в стране, в том числе в деревне, мало изменилась, товарно-денежные отношения получили распространение в крайне узких сферах. И не удивительно. Заготовительные цены на сельскохо­зяйственную продукцию продолжали оставаться крайне низки­ми, убыточными для крестьян; новая система заготовок, введен­ная с января 1933 г., хотя и несколько ограничила произвол госу­дарственных заготовителей, фактически мало чем отличалась от разверстки. Новые формы заготовок (закупки, децентрализован­ные заготовки) значительно уступали старым, не играли опреде­ляющей роли. Колхозная торговля, хотя и способствовала ожив­лению рыночных связей между городом и деревней, не могла ши­роко развернуться, поскольку была жестко привязана к обяза­тельным поставкам и натуроплате МТС ("первые заповеди"), ба­зировалась на "остаточном принципе" распределения колхозной продукции, а потенциальные возможности приусадебных хо­зяйств колхозников были ограничены рамками государственного социализма. "Большевистская торговля" нередко оказывалась на практике торговлей псевдорыночного типа.
Сталин, видимо, на большее и не рассчитывал. В его предста­влении рынок ("большевистский!"), товарно-денежные отноше­ния не должны были слишком далеко выходить за рамки процес­сов, жестко регулируемых авторитарным государством.
И тем не менее все отмеченные новации в аграрной полити­ке, которые с большими оговорками можно назвать "неонэпов­
207
скими", сыграли известную позитивную роль, позволили выве­сти сельское хозяйство страны из глубокого кризиса 1932-1933 гг., стабилизировать обстановку в деревне, добиться во второй половине 1930-х годов реального перелома в разви­тии сельскохозяйственного производства. Главное же, "основ­ное звено" в цепи этих новаций - достижение компромисса ме­жду правящей элитой, сталинским руководством и колхозным крестьянством на базе предоставления последнему реального права и создания условий для ведения приусадебного ("личного подсобного") хозяйства - по существу остаточной формы част­нособственнического производства. Именно на базе этого хо­зяйства, на клочке земли крестьянин-колхозник решал свои главные бытовые проблемы, трудился с полной отдачей сил, сохраняя подлинно крестьянские черты в условиях почти пол­ного "раскрестьянивания" (юридического и фактического) в системе общественного хозяйства.
Наиболее осязаемые элементы "неонэпа" в деревне стали проявляться после введения в 1935 г. нового Примерного устава сельскохозяйственной артели. Однако сущность административ­но-командной системы в сельском хозяйстве мало изменилась. По-прежнему ее основное назначение состояло в том, чтобы, ис­пользуя в качестве основных внеэкономические, а иногда и чрез­вычайные методы (как это было в 1933-1934 гг.), перекачивать из деревни в город (в интересах прежде всего индустриализации и рабочего класса) продукты питания, сырье, людские ресурсы. Вынужденное отступление от этих методов делало эту систему более гибкой, позволяло решать с меньшими издержками для крестьянства некоторые проблемы политического и социально-экономического характера, предотвращать проявления открыто­го недовольства колхозников, всего сельского населения.
В завершении этого раздела приведем некоторые высказыва­ния крестьян-колхозников и единоличников в связи с отменой карточной системы - сталинской "радикальной экономической реформы".
Из спецсводки СПО УНКВД Ивановской области "О настроениях в деревне в связи с введением свободной продажи хлеба" (23 декабря 1934 г.)
Бросается в глаза, что обычная для такого рода сводок раз­бивка на разделы (рубрики) "положительные" и "отрицатель­ные" отзывы отсутствует, поскольку абсолютное большинство отзывов из деревни было резко отрицательным.
- Председатель колхоза Тюканов, Пестяковский район: "В нашем льноводческом районе постановление правительства о свободной торговле хлебом и об отмене стимуляции ничего хороше­
208
го не даст. Лен нам сеять теперь невыгодно, а поэтому посевы надо сократить";
- Колхозник А.И. Пучков, группа колхозников, Мышкинский район:
"С отменой карточной системы стимулирование хлебом льна уп­раздняется. Мы, колхозники, остаемся без хлеба. Лен сеять будут заста­влять, а хлеба давать не будут и покупать будет не на что";
- Колхозник колхоза им. Ильича Горюнов, Костромской район: "Это делается в интересах рабочего, а не крестьянина. Колхозни­кам негде заработать столько денег, т.к. с отменой стимуляции на лен, хлеба покупать придется много";
- Колхозница Зубова из д. Меденово, Пученский район:
"Хлеб нам за сдаваемый лен давать не будут, им будут торговать, а мы, колхозники-производители сырья, будем голодовать";
- Колхозник-середняк Берчиков, д. Хламово, Суздальский район, группа колхозников:
"Отмена карточной системы сделана не для нас, а для раскулачен­ных, которые не состоят на пайке, у них карман толст, вот они и будут закупать весь хлеб, а нам весной продавать";
- Колхозник Макашин, с. Борисовское, Суздальский район:
"С нас, колхозников, берут последний хлеб, увеличивая планы хле­бозакупок. Мы продадим по 1 руб. 80 коп. за пуд, а сами пойдем поку­пать по 40 руб., разве это не спекуляция?";
- А.П. Кузъмичев, единоличник, бывший торговец, с. Роначево, Красносельский район, группа единоличников:
"Власть покупает у крестьян хлеб по низким ценам, нам же прода­ет по дорогой цене, власть спекулирует крестьянским хлебом";
- Алексеев, единоличник, д. Сафонове, Колъчугинский район: "Постановление правительства сделано для того, чтобы пустить пыль в глаза и лучше обманывать крестьян, больше у них купить хлеба";
- Шарова, единоличница, д. Ильино, Рыбинский район:
"Нам все равно хлеба не купить, от крестьянина хлеб за бесценок брали, а сами цены устанавливают высокие, Советская власть против спекуляции на словах, а сама спекуляцией занимается"162.
А вот выдержки из сводки Политуправления Кавказской Краснознаменной армии "О проработке решений ноябрьского (1934 г.) Пленума ЦК ВКП(б)" (29 декабря 1934 г.)
"Настроения отдельных младших командиров и красноармейцев" Бывшие крестьяне-колхозники:
- "До сих пор нам давали не только хлеб, но и промышленные то­вары. Как будет сейчас дело со снабжением хлопкоробов?" (красноар­меец Усубов, Азейрбайджан);
- "Почему государство покупает хлеб у колхозников за гроши, а продает его дорого?" (красноармеец, Азербайджан);
209
- "Пока урегулируют дело со снабжением хлопковых районов, бу­дет немало ошибок, а это будет пугать колхозников, что отразится на их работе" (Багранов, красноармеец, Азербайджан).
Бывшие крестьяне-единоличники;
- "Хлеб будет заготавливаться по меньшей цене, чем будет прода­ваться, какая же выгода крестьянству?" (красноармеец Мурза);
- "Отмена карточной системы составлена так тонко и хитро, что никак нельзя придраться, как будто решение хорошее, а вот что-то не то" (красноармеец Вакулов, б/и);
- "Цены на хлеб прибавляются малые, это выгодно рабочим, кре­стьянин только от этого проигрывает" (красноармеец Атабеков, б/п, бедняк).
Начальник Политуправления Кавказской армии сделал от себя та­кое обобщение: "У отдельных колхозников имеется беспокойство по вопросам снабжения хлебом и промтоварами районов, производящих технические культуры. Другая часть высказывает мнение, что отмена карточной системы, введение повышенных цен на хлеб не будут выгод­ны хлеборобу, так как у него хлеб будут все равно брать по низким ценам"163.
Эти и многие другие отклики крестьян, в том числе и тех, кто проходил службу в Красной армии, поступившие в соответствую­щие органы или прессу в конце декабря 1934 г., т.е. после опубли­кования соответствующих документов (доклад Молотова, резолю­ция ноябрьского пленума), свидетельствуют, что подавляющим большинством крестьян-колхозников и единоличников они оцени­вались как исключительно антикрестьянские. Правда, оставались еще надежды на то, что будут внесены поправки в связи с граби­тельскими заготовительными ценами (за исключением хлопка), со­хранены (хотя бы частично) система отоваривания продуктами производителей технических культур и снижены цены на хлеб и другие продукты в госторговле и т.п. Однако эти надежды не оп­равдались. И на этот раз основные выгоды от реформы получили горожане, рабочий класс, а крестьяне - производители сельскохо­зяйственной продукции - вынуждены были всего лишь материаль­но подкреплять сталинскую реформу и ждать обещанных выгод в будущем за счет послаблений по линии торговли, введения новых форм заготовок, предоставления льгот по ведению приусадебных хозяйств, развития общественного хозяйства.
"Сталинский неонэп" отнюдь не сулил основной части насе­ления страны быстрых и далеко идущих выгод, чего они, безус­ловно, заслуживали хотя бы в связи с несомненными успехами политики индустриализации, укреплением позиций рабочего класса, Советского государства, в котором им, крестьянам, суж­дено было быть пасынками, бесправными "союзниками" рабочего класса и полубесправной интеллигенции .
210
КОНСТИТУЦИЯ 1936 г.
Хронологически, а отчасти и тематически, в понятие "ста­линский неонэп" в той или иной мере вписывается "сталинская Конституция" 1936 г., которую после утверждения 5 декабря 1936 г. Чрезвычайным VIII съездом Советов надо было еще претворить в жизнь, испытать на практике. С ней немало было связано надежд граждан СССР, особенно крестьянства - основ­ной, но, отнюдь, не привилегированной части населения. Прав­да, "всенародное обсуждение" проекта Конституции, разрабо­танного специальной комиссией, возглавляемой Сталиным, на­чалось почти за полгода до ее принятия съездом (с июня 1936 г.), в котором, по официальным данным, участвовало бо­лее 50 млн человек.
Судя по всему, "сталинская Конституция" по замыслу ее ос­новного творца должна была прежде всего (не забывая об "ис­тинных" "врагах народа" - "правых" и "левых" оппозиционе­рах) предельно расширить массовую базу избирателей за счет реабилитации таких категорий дискриминированных групп на­селения, как бывшие кулаки, белогвардейцы, казачество, духо­венство и др. И в этой связи за полгода до принятия Конститу­ции вновь вспомнили о Законе о "пяти колосках". 11 декабря
1935 г. никто иной как Прокурор СССР Вышинский обратился в ЦК ВКП(б), СНК и ЦИК СССР с запиской, предложив еще раз проверить "правильность применения" этого закона в отно­шении всех лиц, осужденных до 1 января 1935 г. 16 января
1936 г. по указанию Сталина было принято решение ЦИК и СНК по этому вопросу. 20 июля 1936 г. Вышинский доложил Сталину, Молотову и Калинину о результатах проверки. Всего было проверено 115 тыс. дел осужденных. В более чем 91 тыс. случаев применение Закона от 7 августа 1932 г. было признано неправильным: 37,4 тыс. человек освобождены, остальным ме­ры наказания были снижены164.
И еще последовала совершенно неожиданная "отбойная" правовая акция властей. 20 апреля 1936 г. по предложению Воро­шилова ЦИК СССР принял постановление "О снятии с казачест­ва ограничений по службе в РККА". "Учитывая преданность ка­зачества Советской власти, - отмечалось в нем, - а также стрем­ление широких масс советского казачества наравне со всеми тру­дящимися Советского Союза активным образом включиться в дело обороны страны... отменить для казачества все ранее суще­ствовавшие ограничения в отношении службы в РККА". Этим решением восстанавливались казачьи части с их старой традици­онной формой: 10-я территориальная Кавказская дивизия стано­
211
вилась 10-й Терско-Ставропольской казачьей, 12-я Кавказ­ская -12-й Кубанской казачьей, началось формирование 4 и 13-й Донских и 6-й Кубанско-Терской казачьих дивизий. Постановле­ние на другой день после его принятия было опубликовано в пе­чати165.
А вот обоснование этих и других аналогичных действий, дан­ное Сталиным в докладе "О проекте Конституции СССР" на VIII Всесоюзном съезде Советов (25 ноября 1936 г.). Вождь отверг поправку к 135-й статье проекта, требующую лишить избира­тельных прав служителей культа, белогвардейцев, всех бывших людей и лиц, не занимающихся общественно полезным трудом. "Я думаю, - сказал он, - Советская власть лишила избиратель­ных прав нетрудовые и эксплуататорские элементы не на веки вечные, а временно, до известного периода. Было время, когда эти элементы вели открытую войну против народа... За истек­ший период мы добились того, что эксплуататорские классы уничтожены, а Советская власть превратилась в непобедимую силу. Не пришло ли время пересмотреть этот закон? Я думаю, что пришло время". А опасения некоторых участников "всена­родного обсуждения", что таким путем в верхние органы власти "могут пролезть" антисоветские элементы, Сталин "изящно" парировал: "Волков бояться - в лес не ходить"166.
Восстановленные в гражданских правах бывшие кулаки, бе­логвардейцы, духовенство, казачество были основными социаль­ными группами сельского населения, пополнившими ряды изби­рателей. В статьях Конституции колхозно-кооперативная собст­венность характеризовалась как разновидность социалистиче­ской собственности (собственность отдельных колхозов и коопе­ративных объединений), подчеркивалось ее равноправие с госу­дарственной (общенародной) собственностью. При этом отмеча­лось (и это было очень важно для крестьян), что законом допус­кается "мелкое частное хозяйство единоличных крестьян и кус­тарей, основанное на личном труде и исключающее эксплуата­цию чужого труда", что "право личной собственности граждан... на жилой дом и подсобное хозяйство, на предметы домашнего хо­зяйства... равно как наследования личной собственности граж­дан, охраняется законом" (ст. 5, 7, 9, 10).
Следует подчеркнуть, что указанные статьи Конституции вносили важное уточнение в Примерный устав сельскохозяйст­венной артели 1935 г., на что обратил внимание Сталин в работе "Экономические проблемы социализма в СССР". "Неправильно сказать, - отмечал он, - что каждый колхозный двор имеет в лич­ном пользовании корову, мелкий скот, птицу". "На самом деле корова, мелкий скот, птица и т.д. находятся не в личном пользо­
212
вании, а в личной собственности колхозного двора (выделено Сталиным. - И.З.). Выражение в "личном пользовании" взято, по-видимому, из Примерного устава сельскохозяйственной арте­ли. Но в Примерном уставе допущена ошибка. В Конституции СССР, которая разрабатывалась более тщательно, сказано дру­гое. "Это, конечно, правильно ... Эти подробности имеют боль­шое значение для наших зарубежных товарищей, которые хотят знать точно, что же, собственно, осталось у колхозного двора в его личной собственности, после того как осуществлена у нас коллективизация сельского хозяйства"167.
Хотели это знать не только зарубежные товарищи, но и сами колхозники. Юридически, после утверждения Устава правитель­ством все имущество их приусадебного хозяйства (включая дом, надворные постройки, скот, выращенный урожай и т.п.) с точки зрения юридической принадлежало не им, а колхозу, точнее го­сударству, и в любое время могло быть отобрано, продано за дол­ги и т.д. Кстати сказать, многие председатели и правления колхо­зов этим нередко пользовались. В то же время, земельные участ­ки приусадебных хозяйств (вплоть до 1990-х годов) продолжали оставаться (и юридически и фактически) собственностью госу­дарства. Колхозники получали их в пользование на основе госу­дарственных актов о земле.
Обнадеживающе для крестьян звучали такие формулировки проекта Конституции, как "высший надзор за точным исполне­нием законов всеми народными комиссариатами и подведомст­венными учреждениями, равно как отдельными лицами, а также гражданами СССР, возлагается на Прокурора СССР"; "органы прокуратуры осуществляют свои функции независимо от каких бы то ни было местных органов, подчиняясь только Прокурору СССР" (ст. 113, 117).
Особенно впечатляло предоставление гражданам СССР, га­рантируемое законом, таких прав, как "свобода слова, печати, собраний и митингов, уличных шествий и демонстраций". И даже "свобода отправления религиозных культов и свобода антирели­гиозной пропаганды" (ст. 125). В то же время совершенно оче­видно (при внимательном чтении статей Конституции), что ст. 126 фактически могла свести к нулю многие права граждан, декларируемые в предыдущей статье, поскольку последнее слово всегда оставалось за партией - "руководящим ядром" не только общественных, но и государственных организаций, обладавших властными полномочиями.
Тем не менее реформы в области экономики и социальной сферы в той или иной степени получали законодательную опору, подкреплялись Основным законом СССР, закладывавшим, как
213
казалось, фундаментальную основу социалистического общест­ва. Об этом говорилось и в докладе Сталина о проекте новой Конституции. Да и в своих выступлениях до и после ее принятия вождь разъяснял и пропагандировал статьи этого документа.
Вот один из примеров. В начале декабря 1935 г. на совещании комбайнеров башкирский колхозник А. Гильба в своем выступ­лении сказал: "Хотя я и сын кулака, но я буду честно бороться за дело рабочих и крестьян и за построение социализма". Сталин в этой связи заметил: "Сын за отца не отвечает", дав понять, что является сторонником послаблений в отношении социально чуж­дых элементов, тем более их детей. А 29 марта 1936 г. Сталин, Молотов, Каганович и Ворошилов подписали постановление По­литбюро ЦК ВКП(б) в защиту 17-летней колхозницы Л.А. Оси-повой (Северо-Кавказский край), которой отказали в приеме на курсы трактористов на том основании, что она дочь высланного кулака. Разумеется, справедливость была немедленно восстанов­лена, а пропагандистская кампания под лозунгом "Сын (дочь) за отца не отвечают" получила еще больший размах168. Эта фраза, приписываемая одному Сталину, стала крылатой.
Однако многие крестьяне, принимавшие участие в обсужде­нии проекта Конституции, высказывали резкие критические за­мечания по поводу общих положений и деклараций ряда ее ста­тей о правах граждан и их обеспечении. Они чутко улавливали их антикрестьянскую направленность. Вот некоторые отрывки из их писем, посланные в "Крестьянскую газету", в ЦК ВКП(б) и ЦИК СССР (июль 1936 г.).
- В. Горбачев, Куккуский кантон АССР Немцев Поволжья: «Мы, группой своей бригады - куста Могилевского промколхоза ...
проработали постановление Президиума ЦИК СССР. В гл. X ст. 119 го­ворится: "Граждане СССР имеют право на отдых. Право на отдых обеспечивается сокращением рабочего дня для подавляющего боль­шинства рабочих до 7 часов, установлением ежегодных отпусков рабо­чим и служащим с сохранением заработной платы, предоставлением для обслуживания трудящихся широкой сети санаториев, домов отдыха, клубов"... Просим включить в постановление и рабочую массу людей -колхозников. Ибо они тоже хотят нормированного рабочего дня и вы­ходных дней, а также санаториев и домов отдыха. Мы, колхозники, не имеем нормированного рабочего дня... Колхозник должен работать в сутки не менее двадцати часов, выходные дни - только в зимний сезон... Просим обратить внимание на массу колхозников, ибо они тоже борют­ся за социализм и обороноспособность страны».
- А. Злопков, Западная область, Сафроновский район, колхоз им. Кирова:
«В статье 120 говорится: "Граждане СССР имеют право на матери­альное обеспечение в старости, а также в случае болезни и потери тру­
214
доспособности. Это право обеспечивается широким развитием социаль­ного страхования рабочих и служащих за счет государства, бесплатной медицинской помощью трудящимся, представлением в пользование трудящимся широкой сети курортов". Я предлагаю к этой статье доба­вить: "а при колхозах создаются специальные фонды для материальной помощи престарелым и инвалидам"».
- Вселенный, с. Муровьи, Гремяцкий район, Черниговская область: "...Теперь, когда пролетарская революция завершилась, стоит воп­рос: либо пролетариат установит продолжительное свое господство, прикрываясь Конституцией, либо должна быть полная демократия. Ес­ли оставляется в силе диктатура пролетариата... СССР останется госу­дарством, осуществляющим диктатуру одного класса. Политическую основу СССР, по сути, будут составлять не Советы депутатов трудящих­ся, а диктатура пролетариата. Власть будет принадлежать не всем тру­дящимся, а осуществляющему свою диктатуру одному классу. Диктату­ра и демократия несовместимы. Либо диктатура, либо демократия".
И затем в письме было предложено такое добавление к ст. 2 Консти­туции: "Диктатура пролетариата свою миссию выполнила. Дальнейшее ее осуществление не является необходимостью, и она упраздняется". Диктатура одного класса в СССР не допускается" (выделено авт. - И.З.у69.
Это письмо было помещено под рубрикой "Враждебные предложения" и имело подзаголовок "Об упразднении диктату­ры пролетариата". И, в самом деле, оно представляло значитель­ную опасность для руководящей элиты, своего рода угрозу - пре­дупреждение, разоблачение псевдосоциалистического государст­ва, созданного под руководством Сталина. Надо полагать, что "компетентные органы" (в первую очередь - ведомство государ­ственной безопасности НКВД, возглавляемое пока что Ежо­вым) должны были заняться поисками и принятием соответству­ющих мер в отношении такого рода авторов.
Обратимся к письмам, отложившимся в фонде Сельхозотде-ла ЦК ВКП(б), в том числе обобщенным в виде сводок-обзоров. Весьма любопытна классификация этих писем, принадлежавшая либо соответствующим образом проинструктированным редак­торам газет, либо кремлевским "аналитикам". Выделялись две основные рубрики: "Враждебные отклики и предложения" и (бо­лее мягкая и менее опасная для их авторов формулировка) "Не­правильное толкование отдельных статей Конституции".
К "враждебным откликам" были отнесены предложения не­которых колхозников и крестьян-единоличников дополнить ст. 126 Конституции (о праве граждан на объединения в общест­венные организации, в том числе профессиональные союзы) ука­занием на то, что колхозники и крестьяне-единоличники имеют право "создавать при сельсоветах крестьянские союзы, которые бы заботились о всех крестьянских нуждах". Аргументировалось
215
это тем, что правления колхозов "в большинстве случаев ведут колхозное крестьянство не к зажиточной и культурной жизни, а к развалу колхозов и их ухудшению".
К "враждебным" (надо полагать, "антисоветским") высказы­ваниям было отнесено предложение колхозников Ярославской области: "Запретить сельсоветам нагло издеваться под видом разного рода налогов над гражданами". Не менее враждебным показалось авторам сводок-обзоров предложение многих кресть­ян в соответствии со ст. 124, провозглашавшей "свободу совес­ти", разрешать им восстанавливать (открывать) церкви и прово­дить религиозные собрания в частных домах. И, конечно, к этой группе предложений было отнесено требование "снять всякие ог­раничения с печати, разрешить беспрепятственно выезжать за границу", которое выдвигалось в соответствии со ст. 125, провоз­глашавшей свободу слова, печати, собраний и митингов170.
Но, пожалуй, наибольшую тревогу властей вызывали прось­бы и требования крестьян записать в Конституции о возвраще­нии имущества и земель, незаконно изъятых у них при коллекти­визации. Ссылаясь на ст. 8, 9, 10, многие крестьяне наивно пола­гали, что "согласно новой Конституции, они заживут по-старо­му". "Разницы между колхозником, кулаком и единоличником не будет. Будет возвращено все имущество, что у нас забрано. Будет полная равная свобода всем". В принципе, это один из примеров неправильной трактовки статей Конституции, а с точки зрения властей речь шла "о покушении на колхозно-кооперативную соб­ственность", которая еще в сталинском Законе "о пяти колосках" (от 7 августа 1932 г.) была приравнена к государственной и объ­явлена "священной и неприкосновенной", а ст. 131 новой Консти­туции, подтвердив эту формулировку, дополнила ее указанием, что "лица, покушающиеся на общественную, социалистическую собственность, являются "врагами народа"171. Так что авторы, выступавшие с подобными предложениями, вполне могли быть осуждены по 58 ст. Уголовного кодекса.
Почти через все письма крестьян, посвященные обсуждению проекта новой Конституции, красной нитью проходили (порой до конца не осознанные) стремления колхозников вернуться к кре­стьянскому хозяйству. "Новая Конституция, - писали они, - гла­сит, что можно в колхоз не вступать, землю будут давать, натис­ка на единоличника не будет, кого лишили права голоса, будут восстанавливать. Теперь мы заживем как и раньше". А 19 жите­лей с. Н. Слобода Черниговской области даже прислали свои за­явления о выходе из колхоза с просьбой возвратить им имущест­во и отобранные земли. Крестьяне предлагали ст. 8 Конституции (о закреплении земли, занимаемой колхозом, "в бесплатное и
216
бессрочное пользование") распространить и на землепользова­ние единоличника.
Немало было писем с жалобами на тяжелую жизнь в колхо­зах, на то, что по сравнению с рабочими колхозники бесправны. "Почему у нас в СССР, - спрашивала колхозница К.Ф. Шестако-ва из Свердловской области, - получилось два класса - один ос­вобожденный, а другой угнетенный? У нас государство покупает дешево, а нам продает дорого". Ей вторила колхозница Погреб­ная из Черниговской области: "Колхозники недостаточно полу­чают за свой труд против рабочих. Мы работаем по 20 часов, а они по 8 часов в день. Мы имеем нужду в одежде и обуви, ходим в рваных платьях, а они обеспечены полностью, получают путев­ки на курорты". Колхозница Ф.М. Плиндина из Воронежской об­ласти сетовала: "Колхозами недовольны, но говорят об этом по углам. Не хотят в колхозах работать, работаем-работаем, а есть нечего. У нас сейчас хлеба почти нет... Крестьянин должен рабо­тать всяк себе, а государству отдавать сколько нужно с гектара". Колхозники предлагали заменить трудодень на ежемесячную де­нежную плату, "как в городе". Просили редакции газет печатать их откровенные письма172.
Таким образом, крестьянство, опираясь на статьи-декларации Основного закона, предлагало, просило, требовало расширить их права на деле, предоставить им возможность свободного выбора формы хозяйствования, возвратить отобранные или урезанные земельные наделы и имущество, санкционировать восстановле­ние разрушенных храмов и открыть сохранившиеся. Но, как все­гда, все это не было услышано. Власти не могли отказаться от фундаментальных принципов (в сталинской интерпретации) "построенного в боях социализма"173.
НЕКОТОРЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ИТОГИ
Социально-политическая и аграрная политика партии, Со­ветского государства в 1934-1936 гг. при всей ее противоречиво­сти, непоследовательности, с откатами назад, особенно по срав­нению с предшествующим этапом (1930-1933), все же сделала за­метные шаги вперед по преодолению катастрофических послед­ствий голодомора 1932-1933 гг., кризисной ситуации в деревне, росту сельскохозяйственного производства, развитию социаль­ной сферы. И, пожалуй, главное - произошло известное успоко­ение деревни на основе компромисса правящей элиты с крестьян­ством. Все сказанное, на наш взгляд, свидетельствует об успехах
217
новой (или обновленной) аграрной политики Сталина в те годы, вписывается (если пользоваться термином Троцкого) в понятие "неонэпа", "колхозного нэпа", точнее второго (сталинского) эта­па его осуществления, о котором говорили некоторые партий­ные функционеры на партийных форумах 1932-1933 гг., а позже и сам Сталин на январском (1933 г.) Пленуме ЦК, XVII съезде и особенно в речи на ноябрьском (1934 г.) Пленуме ЦК ВКП(б). Заслуживает внимания в связи с постановкой этой проблемы оценка Л.Д. Троцким сталинских реформ этого периода как сов­ременника, а отчасти и участника происходящих в России пере­мен. Именно Троцкий подчеркнул еще раз и ввел в оборот тер­мин "неонэп", нередко употребляя его с известной долей иронии. Однако не только и далеко не всегда. Обратимся к некоторым его высказываниям. Вот одно из них из "Бюллетеня оппозиции", комментирующее смену "теоретических установок" Сталина: "Давно ли тот же Сталин обещал отправить нэп, т.е. рынок к черту? Давно ли вся пресса трубила об окончательной замене купли-продажи непосредственным социалистическим распреде­лением?.. Сами советские деньги должны были, согласно этой теории, превратиться уже к концу второй пятилетки в простые потребительские карточки, вроде театральных или трамвайных билетов... Но все эти обещания тем более меркли, чем более вто­рая пятилетка близилась к концу. Бюрократии приходится ныне обращаться к черту с покорнейшей просьбой вернуть сданный ему на хранение рынок". Упразднение карточной системы и уни­фикацию цен Троцкий рассматривал как установление своего ро­да неонэпа в целях смягчения накопившихся глубоких противоре­чий советской экономики. "Главная цель возвращения к рынку и к устойчивой денежной системе (последняя еще в проекте), - пи­сал он, - состоит в том, чтобы непосредственно заинтересовать колхозников в результатах их собственного труда и тем устра­нить наиболее отрицательные последствия принудительной кол­лективизации"174.
Троцкий считал, что отмена карточной системы и последу­ющие реформы, в том числе конституционная, являлись опре­деленными шагами на пути поворота от чисто командных мето­дов руководства экономикой к более гибким, либеральным, ры­ночным. При этом он подчеркивал, что уступки Сталина кол­хозному крестьянству, а тем более единоличнику, ограничива­лись определенным пределом, не посягали на основополагаю­щие (в сталинском понимании) устои социалистической эконо­мики. В то же время, как отмечалось в западной историогра­фии, генсек внимательно знакомился с работами Троцкого, на­писанными в эмиграции, и даже использовал некоторые его
218
идеи при разработке новой аграрной политики. В частности, по­шел на корректировку нереалистических (завышенных) зада­ний плана второй пятилетки, на смягчение политики "экономи­ческой чрезвычайщины" и т.п.175
Таким образом, Троцкий отнюдь не перечеркивал "сталин­ский неонэп", но в той или иной мере его поддерживал, писал о его позитивных и негативных чертах, об ошибочности, напри­мер, отказа от ленинской новой экономической политики в кон­це 1920-х годов в связи с переходом к сплошной коллективиза­ции. Напомню, что Троцкий в феврале 1920 г. на пленуме ЦК предложил Ленину (за год до X съезда партии!) отменить прод­разверстку, заменив ее продналогом, и, возможно, в той или иной мере стоило прислушаться к его совету.
С известными оговорками наличие курса на экономическую либерализацию в деревне с лета 1933 до конца 1936 г. признает ответственный редактор 4-го тома сборника документов и мате­риалов "Трагедия советской деревни. Коллективизация и раску­лачивание" Ю.А. Мошков. "Документы 4 тома, - пишет он в вводной статье, -дают возможность утверждать, что... обновлен­ный курс (выделено авт. - И.З.) в отношении колхозного кресть­янства поддерживался, правда, с некоторыми колебаниями, при­мерно до принятия Конституции 1936 г."176
Более определенную позицию в этом вопросе занимают не­которые западные историки (в частности, Д. Гетти и П. Соло­мон), а также российский историк О.В. Хлевнюк. Характеризуя взгляды Гетти и Хлевнюка, Ю.Н. Жуков - автор упоминавшейся статьи о Конституции 1936 г., пишет: «Анализируя события 1934-1936 годов, они обратили внимание на весьма существенное обстоятельство. Целый ряд важных, откровенно либеральных по характеру политических решений, принятых именно тогда, когда шла подготовка текста новой Конституции, обусловил значи­тельное смягчение внутриполитической обстановки. Потому-то оба исследователя назвали этот период "потеплением", "умиро­творением", "возвращением к традиционному правовому строю" (выделено авт. - И.З.)»111. Содержание статьи Жукова позволяет заключить, что он в целом разделяет концепцию этих историков, дополняя и уточняя ее на основе введения в оборот новых документов.
Теперь о некоторых ключевых проблемах периода 1934—1936 гг. в плане их реализации и результативности под уг­лом зрения "колхозного (сталинского) неонэпа". Прежде всего это, конечно, проблема далеко зашедших репрессий, без ослаб­ления которых, а еще лучше сведения их к минимуму, невозмож­но было осуществлять новый (обновленный) курс решения поли­
219
тических, социальных и экономических задач в деревне. Осново­полагающий документ, обозначивший начало нового рубежа, -Директива Сталина-Молотова от 8 мая 1933 г., характеристика которой давалась выше (см. пятый раздел первой главы). При этом отмечалось, что ее основные целевые установки ослабля­лись, как бы размывались в связи с созданием в начале года по­литотделов МТС - чрезвычайных органов партии, одна из основ­ных задач которых состояла в том, чтобы окончательно очи­стить колхозы и МТС от "классово враждебных и вредительских элементов". Этим, как видно, занимались главным образом заме­стители начальников политотделов МТС по ОГПУ.
В то же время органы юстиции и прокуратуры постоянно следили за исполнением Директивы от 8 мая, давали правоохра­нительным органам соответствующие указания и разъяснения, которые публиковались в журнале "Советская юстиция". Так, в 1935 г. Сталин и Молотов решили внести изменения в этот доку­мент в сторону усложнения процедуры арестов. 17 июня 1935 г. было принято подписанное ими постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) "О порядке производства арестов". "Во изменение Инст­рукции от 8 мая 1933 г., - говорилось в нем, - аресты по всем без исключения делам органы НКВД впредь могут производить лишь с согласия соответствующего прокурора. В случае необ­ходимости произвести арест на месте преступления должностные лица из НКВД обязаны о произведенном аресте немедленно сообщить соответствующему прокурору для получения под­тверждения" (выделено авт. - И.3.)т.
Таким образом речь шла о дальнейшем и существенном ог­раничении прав всемогущего ведомства. Напомню, что еще раньше, в июле 1934 г., ОГПУ было включено в состав союзно­го Наркомата внутренних дел, превратившись в одно из его под­разделений179.
Авторы Директивы от 8 мая 1933 г. не забыли о своем дети­ще спустя четыре года после ее принятия. Правда, на этот раз они напомнили о ней устами наркома внутренних дел СССР. В докладе на пленуме ЦК ВКП(б) 2 марта 1937 г., в канун "Боль­шого террора", Ежов назвал этот документ "очень важной дире­ктивой и постановлением ЦК партии"180. Иначе говоря, Директи­ва была оформлена и действовала как постановление высшего партийного органа страны.
Обратимся к данным об осуществлении этой директивы и по­следующих документов в годы второй пятилетки (табл. 9).
Масштабы спецпереселения, как видим, если исходить из ос­новного фактора этой динамики (лиц, прибывающих из других республик, краев и областей страны) из года в год сокращались
220
Таблица 9
Динамика движения спецпереселенцев (трудпоселенцев)

("кулацкая ссылка") в 1933-1937 г *
г.  
1933 г. 1934 г. 1935 г. 1936 г. 1937 г.
Наличие на 1 января Прибыло за год из других респуб­лик, краев и об­ластей Наличие на 31 декабря
1 142 084    1 072 546      973 693    1 017 133      916 787 268 091       24 196       66 704       16 645       10 789
1 072 546
973 693    1 017 133
916 787
877 651
' Население России в XX веке: ист. очерки. М., 2000. Т. I: 1900-1939. Гл. XIII (автор В.Н. Земсков). С. 279-280.
(с 268,1 тыс. до 10,8 тыс. человек), и с этой точки зрения Дирек­тива выполнялась. Однако напомним ее полное название - "О прекращении массовых выселений крестьян, упорядочении про­изводства арестов и разгрузке мест заключения". Разгрузки мест заключения тогда по крупному счету не произошло. Численность спецпереселенцев ("трудпоселенцев", как их стали называть, на­чиная с 1934 г.) сократилась не намного, фактически после 1933 г. она балансировалась на уровне 1 млн человек. Это отчас­ти объяснялось тем, что, помимо переселения основного контин­гента, происходило внутреннее перемещение обитателей лагерей из одних хозорганизаций в другие, некоторые возвращались в "родные" спецпоселки по отбытию срока наказания в других ла­герях и тюрьмах, водворялись на прежние места жительства пой­манные беглецы и т.п. Примечательно, что постоянно наруша­лась (в сторону увеличения, иногда значительно) установленная в 1933 г. сталинско-молотовской директивой квота "индивидуаль­ного" выселения - 12 тыс. хозяйств в год, которое нередко пре­вращалось в массовое.
Резкое увеличение числа выселяемых произошло во второй половине 1937 г., когда на основе приказа Ежова № 00477 (фак­тически сталинского) с августа 1937 по ноябрь 1938 г. были аре­стованы 787 397 человек, из них расстреляны 386 798 и отправле­ны в лагеря 380 559 человек181. Начинался "Большой террор".
В качестве одного из типичных примеров продолжения мас­сового выселения кулачества (запрещенного, напомним, Дирек­тивой от 8 мая 1933 г.) приведем данные Справки НКВД "О вы­селении кулачества и антисоветского элемента в первой полови­не 1935 г.", датированной 15 июля 1935 г.182 Выселение охватило
221
проживавших в приграничных (и не только) районах сельских жителей Украины, Белоруссии, Западной Сибири, Северного Кавказа, Ленинградской и Воронежской областей - всего более 20 тыс. семей (около 100 тыс. человек). Так, из погранзоны Укра­ины с 1 по 8 февраля было выселено 2 тыс. семей "кулаков и ан­тисоветских элементов" - всего 8678 человек, из них немцев - 615 семей, поляков - 680, украинцев - 589, чехов, молдаван, болгар, евреев - 115 семей. Выселяемые направлялись в спецпоселки, размещавшиеся в зоне строительства Беломорско-Балтийского канала. Кроме того, из Киевской и Винницкой областей с 20 фев­раля по 10 марта было проведено переселение в восточные рай­оны республики 8329 семей, 38 892 человека "ненадежного эле­мента": поляков - 2866 семей, немцев - 1903 семьи, украинцев -3434 семьи, прочих - 126 семей. Таким образом, недоверие выра­жалось в основном представителям нацменьшинств.
Руководствуясь этим же принципом, из национальных рай­онов Северо-Кавказского края с 1 по 8 марта 1935 г. было высе­лено 1553 семьи "кулаков" (7857 человек). Среди них из Чечни -473 семьи (2112 человек); из Осетии - 201 семья (1201 человек); из Карачая и Черкессии - 228 семей (1287 человек). Выселяемых направили в спецпоселки Узбекистана (837 семей - 4560 человек) и Южного Казахстана (716 семей - 3297 человек). Не были забы­ты и "оставшиеся кулацкие хозяйства" Ставрополыцины, Терека и русских районов Дагестана численностью в 3261 семьи (15 052 человек). На сей раз все ограничилось внутрикраевыми пересе­лениями. "Переселяемые 1436 семей - 6695 чел. водворены, -констатировала сводка, - в Дивенские спецпоселки; 1825 семей -8357 чел. - в Прикумские спецпоселки".
Не была забыта и Ленинградская область (заступиться за зе­мляков было некому, Кирова уже не было в живых). С 6 апреля по 1 мая 1935 г. "выселено из погранрайонов 5100 семей антисо­ветского элемента в составе 22 511 чел.", которые были отправ­лены в спецпоселки Казахстана, Таджикистана (на освоение Вахшской долины), Киргизии, Западной Сибири, на Урал. При-мечательно,что в данном случае определение "кулак" отсутство­вало, достаточно было заклеймить спецпереселенцев как "анти­советчиков". А в Западной Сибири нашлись и собственные "ан­тисоветчики", достойные выселения. Это были "единоличники-сектанты", саботирующие сев - 46 семей (163 человека) и 588 се­мей (2615 человек) единоличников-несектантов, но тоже саботи­рующих сев. Всех вместе переселили в спецпоселки Нарымского округа. Для начала переселения первых хватило одного дня (11 мая), для вторых потребовалась неделя (с 20 по 27 мая). Туда же, в Нарым, решили отправить из Маршанского района Воронеж­
222
ской области 14 семей (84 человека) сектантов-"молчальников". Управились за один день (18 июня).
Из погранзоны Белоруссии 2 тыс. семей "антисоветского эле­мента" было решено направить (с 1 по 7 августа) в Северный край (1400 семей) и в Южный Казахстан (600 семей). Определе­ние "кулак" в данном случае также отсутствовало, а в чем про­явился "антисоветизм" 2 тыс. семей не разъяснялось, да видно этого и не требовалось. Термин емкий, обвинения такого рода можно было предъявить многим (например, за рассказанный анекдот, спетую частушку и т.п.), тем более проживающим в по­граничной полосе. А спецпоселков в стране было достаточно, хватало и на "кулаков", и на "антисоветчиков"183.
Разумеется, между первыми спецпереселениями (в начале 1930-х годов) и после завершения коллективизации (с точки зре­ния условий переезда, обустройства в местах вселения, организа­ции работы и т.д.) была значительная разница в пользу крестьян, хотя до комфорта было далеко. Отметим еще одно обстоятельст­во: переселение, как правило, носило "пожарный" характер. Не совсем понятно почему? На все сборы, как было видно, отводи­лось несколько дней, а порой и один день. И переезжали отнюдь не в пассажирских поездах, причем многие с грудными детьми, и не по железнодорожному расписанию. Правда, доставка в спецпосел­ки была бесплатной (военизированными эшелонами) и под надеж­ной охраной конвоя. В то же время инфраструктура в большинст­ве лагерей ("трудпоселках") для более или менее нормального проживания и работы была создана184.
Был и еще один канал осуществления Директивы от 8 мая 1933 г. - снятие судимости с колхозников. 28 июля 1935 г. было принято соответствующее постановление Политбюро ЦК ВКП(б)185. Судимость снималась с самой многочисленной катего­рии колхозников, осужденных на сроки лишения свободы не свы­ше пяти лет и уже отбывших наказание, при условии "если они в настоящее время добросовестно и честно работают в колхозах". Бывшие осужденные освобождались от поражения в правах и да­же могли получить паспорт. Это были в основном мужчины ак­тивного возраста; получив избирательные права, они могли за­нять должности руководителей низшего звена в колхозах и МТС - бригадиров, трактористов, комбайнеров, учетчиков и т.д., на которые их раньше не принимали. А получение паспорта поз­воляло им переехать в город, поступить на стройку или завод. Но таких было немного. Большинство же не имели права возвра­титься на места прежнего жительства.
По данным на весну 1936 г., республиканские, краевые и об­ластные комиссии сняли судимость с 768 989 колхозников, в том
223
Таблица IО
Валовая продукция сельского хозяйства СССР (в сопоставимых ценах) на конец года*, %

Год Валовая про­дукция (земле­делие и жи­вотноводство) Продукция земледелия Продукция животновод­ства  
19132* 100 100 100  
1928 124 117 137  
1932 107 125 75  
1933 101 121 65  
1934 106 125 72  
1935 119 138 86  
1936 109 118 96  
1937 134 150 109
* Сельское хозяйство СССР: стат. сб. М., 1960. С. 79. 2* В границах СССР до 17 сентября 1939 г.
числе по РСФСР - 366 259 человек, а по Украине, где эта работа была начата с 1934 г.,- с 337 906 человек186.
О развитии сельскохозяйственного производства в годы вто­рой пятилетки можно судить прежде всего по данным о динами­ке валовой продукции сельского хозяйства (табл. 10).
Динамика в принципе после критического 1933 г. (кульмина­ция голодомора) - ровная, в сторону повышения, за исключени­ем засушливого 1936 г., однако, как уже отмечалось, благодаря усилиям центральной и местной властей, в том году массового го­лода удалось избежать и, что самое примечательное, - начался рост производства наиболее трудоемкой животново дческой от­расли. В 1937 г. были значительно превышены показатели по общей валовой продукции довоенного 1913 г., кстати сказать то­же, как и 1937 г., особенно благоприятного по погодным услови­ям. Сказанное в целом подтверждается и показателями динамики роста товарной продукции сельского хозяйства (табл. 11).
В то же время натуральные показатели сельского хозяйства, как и в дореволюционной России, были низкими. Так, урожай­ность зерна в годы первой пятилетки (среднегодовые показате­ли) составляла 7,5 ц с 1 га, а в годы второй пятилетки снизилась до 7,1 ц; мяса и сала в убойном весе в стране производилось в го­ды первой пятилетки (в среднем за год) 4,3 млн т, а в годы второй пятилетки - 2,7 млн т; молока надаивалось соответственно - 26,3 и 22,2 млн т. Численность основных видов скота в 1937 г. не до­стигла еще уровня 1928 г. (крупный рогатый скот соответствен­но - 51,7 млн и 50,9 млн голов, в том числе коровы - 24,9 млн и
224