8 И.Е.Зеленин Сталинская революция сверху после великого перелома 1930-1939

Таблица 11
Товарная продукция сельского хозяйства в сопоставимых ценах*, %
Товарная продук­ция сельского хозяйства
В том числе
Год
ЖИВОТНОВОД-
земледелия
ства
1909-1913 2 (в среднем за год) 1928-1932 (в среднем за год) 1933-1937 (в среднем за год)
100 113 141
100 132 184
100 92 97
* Сельское хозяйство СССР: стат. сб. М., 1960. С. 23. 2* В границах СССР до 17 сентября 1939 г.
22,7 млн; овцы - 82,5 млн и 57,3 млн голов; лошади - 34,2 млн и 16,2 млн)187. По сравнению с предколхозным периодом поголовье лошадей составляло всего 41%.
Можно отметить и известные достижения в развитии соци­альной сферы деревни, прежде всего рост доходов колхозников от общественного хозяйства, призванного быть основным источником средств существования крестьян-колхозников. Ре­зультаты проявились уже в конце 1934 г. Исполняющий обязан­ности начальника ЦУНХУ Госплана СССР И.А. Краваль в ок­тябре того же года направил в СНК СССР доклад о бюджете колхозников за 9 месяцев 1934 г. по материалам ежемесячных записей ЦУНХУ о 5700 хозяйствах 7 областей, краев и респуб­лики (Ленинградской, Московской, бывшей ЦЧО, Средне-Волжского края, Одесской и Киевской областей, БССР). При этом учитывалась численность колхозников каждой представ­ленной бюджетами области и республики. Выяснилось, что за исключением мяса и сала все основные показатели потребления по сравнению с 1933 г. дали значительный рост. В наибольшей степени выросло потребление пшеничного хлеба (на 99%), рас­тительного масла (на 71%), сливочного масла (на 57%), крупы (на 64%), сметаны (на 34%), сахара и кондитерских изделий (на 61%) и т.д. Автор доклада фиксировал два момента: рост по­требления колхозниками пшеничного хлеба, что было для де­ревни времен сплошной коллективизации большой редкостью, и молочных продуктов. Ограниченное потребление мяса, по данным Краваля, "явилось результатом сильно сократившегося забоя скота в приусадебных хозяйствах колхозников". На про­тяжении 1934 г. значительно выросла обеспеченность колхоз­ников свиньями, телятами и овцами. "Скот малопродуктивных пород, - докладывал Краваль, - владельцы подсобных хозяйств меняли на скот улучшенной породы".
8. И.Е. Зеленин 225
Росли выдачи колхозникам по трудодням зерна и овощей. По неполным данным, они получили в 1934 г. (на душу) 187,6 кг зер­на, 164 кг картофеля и 35,9 кг овощей, или соответственно боль­ше по сравнению с 1932 г. на 30,2, 77,5 и 107%.
В 1934 г. колхозники отработали в колхозе 149 дней, в том числе мужчины - 100, женщины - ПО. На своем огороде они собрали (в кг на душу): картофеля - 281,2 кг, овощей - 61,4, зерновых -17,3 кг против 220, 53 и 67 кг в 1932 г. Продажа зер­на увеличилась в 3 раза, картофеля - в 2,5, овощей и молока -в 1,5 раза.
В связи с хлебозакупками колхозники приобрели в 1934 г. 31 тыс. патефонов, 92 тыс. велосипедов (против 3 тыс. в 1933 г.), на миллионы рублей радиоприемников, музыкальных инструментов, швейных машин, на десятки миллионов рублей шерстяных тканей. Общий вывод автора такой: "Осуществля­ется лозунг партии и правительства о превращении колхозни­ков в зажиточных"188.
До реализации этого лозунга Сталина было еще, разумеет­ся, далеко. Тем более, что вождя заботило прежде всего выпол­нение и перевыполнение государственных заготовительных и закупочных планов. Вот один из примеров. В 1935 г. первый се­кретарь Днепропетровского обкома КП(б)У М.М. Хатаевич в связи с распределением в колхозах области зерна по трудодням дал указание ориентироваться при этом в каждом колхозе на ва­ловой сбор хлеба, т.е. руководствоваться принципом справедли­вости, опираясь на хлебофуражные балансы. 17 июля 1935 г. в ответ на эту инициативу секретаря обкома последовала гневная шифрограмма Сталина, отменявшая эту директиву как "непра­вильную, вредную для дела хлебозаготовок и запутывавшую колхозников"189.
По данным официальной статистики, денежные доходы на один колхоз за период с 1932 по 1937 г. выросли с 21,7 тыс. руб. до 58,8 тыс., т.е. более чем в 2 раза, а на один колхозный двор -с 311 до 786 руб., примерно в 2,5 раза. В среднем на один трудо­день колхозник страны получил зерна в 1937 г. 4 кг против 2,3 кг в 1932 г. Выработка трудодней на один колхозный двор со­ставила соответственно 438 и 257190. Рост, конечно, был, но в ра­зумных пределах (с учетом того, что в конце 1932 г. начался го­лод), из чего, видимо, исходил и Сталин, выдвигая свой лозунг о "зажиточности".
Колхозников в случае недорода и других невзгод выручало личное подсобное хозяйство, которое, как предусматривал Устав 1935 г., гарантировало производителю ежегодное дополнитель­ное снабжение продуктами питания всех членов семьи, а остав­
226
шуюся продукцию по выгодным для себя ценам можно было про­дать на городских и сельских рынках. Колхозники этим умело пользовались, успешно выигрывая соревнование с обществен­ным хозяйством колхоза как по количеству производимой про­дукции, так и особенно по ее качеству. Однако власть очень бес­покоило это обстоятельство, раздражало, если доходы колхоз­ной семьи от ЛПХ значительно превышали доходы от общест­венного хозяйства. Возникал вопрос - не слишком ли большие льготы предоставил колхозникам Устав 1935 г. в связи с приуса­дебными (личными подсобными) хозяйствами. Не пора ли было внести ограничения, коррективы в этот Устав, который, с точки зрения властей, "явно устарел".
Новое наступление на приусадебные хозяйства колхозников по указанию Сталина началось в конце 1930-х годов на "новом этапе" колхозного строительства, ознаменовавшемся эскалаци­ей "большого террора", ярко выраженными "зигзагами аграр­ной политики". Предыдущий этап (1934-1936) становился досто­янием истории как наиболее благоприятный для колхозников, а отчасти и единоличников, этап коллективизации ("сталинский неонэп").
Это верно и применительно к экономическому развитию страны в целом. "Относительно сбалансированная экономиче­ская политика, - считает О.В. Хлевнюк, - способствовала дости­жению значительных результатов. В экономическом отношении 1935-1936 гг. были одним из самых успешных периодов довоен­ных пятилеток"191.
8*
Гпава третья
ЭСКАЛАЦИЯ "БОЛЬШОГО ТЕРРОРА". АГРАРНАЯ ПОЛИТИКА И СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО-ВЯЛОТЕКУЩАЯ СТАБИЛИЗАЦИЯ (1937-1939)
КУЛЬМИНАЦИЯ "БОЛЬШОГО ТЕРРОРА" В ДЕРЕВНЕ. ЗИГЗАГИ АГРАРНОЙ ПОЛИТИКИ (1937-1938)
Н
аиболее отчетливо кульминационная стадия "Большого тер­рора" в деревне проявилась в середине 1937 г. после собствен­норучно написанной 2 июля Сталиным директивы "Об антисо­ветских элементах". "Замечено, - говорилось в ней, - что боль­шая часть бывших кулаков и уголовников, высланных в одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а по­том по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, яв­ляются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и ди­версионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности. ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке ад­министративного проведения их дел через тройки. Остальные, менее активные, но все еще враждебные элементы, были бы пе­реписаны и высланы в районы по указанию НКВД.
ЦК предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как ко­личество подлежащих высылке. Секретарь ЦК И. Сталин"1.
3 июля 1937 г. Политбюро утвердило эту директиву, руко­водствуясь которой НКВД СССР разработало оперативный приказ № 00447 "Об операции по репрессированию бывших ку­лаков, уголовников и др. антисоветских элементов", подписан­ный 30 июля наркомом Н.И. Ежовым, сменившим в конце 1936 г. на этом посту Г.Г. Ягоду, и на следующий день утвер­жденный Политбюро ЦК ВКП(б). По всей стране создавались специальные "тройки", в задачу которых входило без суда и следствия арестовывать и распределять по категориям (первая -расстрел, вторая - отправка в лагеря ГУЛАГа "бывших кулаков и уголовников").
В констатирующей части приказа утверждалось, что материа­лами следствия по делам антисоветских формирований было уста­
228
новлено, что в деревне осело значительное количество беглых ку­лаков, скрывавшихся от репрессий, покинувших лагеря, ссылки и трудпоселки. Осело много ранее репрессированных церковников и сектантов, бывших участников антисоветских вооруженных вы­ступлений. В деревне остались "почти нетронутыми" значитель­ные кадры политических партий (эсеров, дашнаков, мусаватистов, иттихадистов и др.), а также бывших активных участников бандит­ских восстаний, белых карателей, репатриантов и т.п. Некоторые из них, уйдя из деревни в города, проникли на предприятия про­мышленности, транспорт, на строительство.
Кроме того, в деревне и в городе "еще гнездятся значитель­ные кадры уголовных преступников - скотоконокрадов, воров-рецидивистов, грабителей и др.", как отбывших наказание, так и бежавших из мест заключения и скрывающихся от репрессий. "Все эти антисоветские элементы, - утверждалось в документе, -являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности".
И в этой связи перед органами госбезопасности выдвигалась задача - "самым беспощадным образом разгромить всю эту бан­ду антисоветских элементов, защитить советский народ, раз и на­всегда покончить с их подлой подрывной работой". На основной территории СССР "операцию по репрессированию бывших кула­ков, активных антисоветских элементов и уголовников" приказа­но было начать с 5 августа 1937 г., в республиках Средней Азии -с 10 августа, в Восточной Сибири - с 15 августа, а завершить ак­цию предполагалось за 4 месяца.
Напомним, что целенаправленное репрессирование бывших кулаков началось с марта 1931 г., когда была создана под предсе­дательством А.А. Андреева комиссия, направлявшая экспропри­ированных крестьян в отдаленные районы страны (на Север, Урал, в Сибирь, в Казахстан и др.) на осушение болот, лесоповал, добычу полезных ископаемых, рытье котлованов для первенцев индустрии и т.д., гораздо реже - в "сельхозколонии". Казалось бы "трудовая школа перевоспитания" бывших эксплуататоров к 1937 г. должна была завершиться, тем более, что многие спецпе­реселенцы и трудопоселенцы были восстановлены в граждан­ских правах, получили право избирать и быть избранными в Со­веты на основе Конституции 1936 г., объявившей о построении в СССР социалистического общества.
Всего этого, однако, оказалось недостаточно. Руководившим операцией чекистам предписывалось при проведении и этой ак­ции исходить из того, что в состав "контингентов, подлежащих репрессии", входили:
229
1) "бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания и продолжающие вести активную антисоветскую подрывную деятельность";
2) "бывшие кулаки, бежавшие из лагерей или трудпоселков, а также кулаки, скрывающиеся от раскулачивания, которые ве­дут антисоветскую деятельность".
3) "бывшие кулаки и социально опасные элементы, состояв­шие в повстанческих, фашистских, террористических и бандит­ских формированиях, отбывавшие наказание, скрывавшиеся от репрессий или бежавшие из мест заключения и возобновившие свою антисоветскую деятельность".
При этом разъяснялось, что "наиболее активные элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских ак­тивистов, церковников и прочих, которые содержатся сейчас в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях, продолжают вести там активную антисоветскую подрывную работу", что "ре­прессии подлежат все перечисленные выше контингенты, нахо­дящиеся в данный момент в деревне - в колхозах, совхозах, сель­скохозяйственных предприятиях и в городе - на промышленных и торговых предприятиях, транспорте, в советских учреждениях и на строительстве".
Складывалось впечатление, что Страна Советов в 1937 г., как в годы гражданской войны, находилась в кольце врагов, готовых как можно скорее разделаться с первым в мире социалистиче­ским государством или во всяком случае коренным образом по­дорвать его устои. Что и говорить, "правоохранительные орга­ны", руководимые Сталиным и Ежовым, умели, если потребует­ся, повсюду (особенно в деревне) находить и уничтожать врагов "сталинской империи".
Меры наказания репрессированных и их количество были четко определены. Выделялись, как уже отмечалось, две катего­рии: к первой относились "наиболее враждебные" из перечислен­ных ранее антисоветских элементов, которые подлежали "немед­ленному аресту и по рассмотрении их дел на тройках - расстре­лу" (72 тыс. человек); ко второй причислялись все остальные, но "менее активные враждебные элементы", они подлежали "аре­сту и заключению в лагерях на срок от 8 до 10 лет, а наиболее злостные и социально-опасные из них - заключению на те же сроки в тюрьмы по определению тройки" (270 тыс. человек).
Семьи приговоренных по первой и второй категориям, как правило, не репрессировались, однако, были исключения:
а) семьи, члены которых были способны к активным антисо­ветским действиям, с особого разрешения "тройки" подлежали направлению в лагеря и трудпоселки;
230
б) семьи лиц, репрессированных по первой категории, прожи­вающие в пограничной полосе, подлежали переселению за ее пределы;
в) члены семей репрессированных по первой и второй кате­гориям, проживавших в крупных городах (Москве, Минске, Ки­еве, Тбилиси, Баку, Ростове на Дону, Таганроге, Сочи, Гаграх, Сухуми).
За всеми семьями репрессированных как по первой, так и по второй категориям, был установлен строгий контроль и система наблюдения. Был утвержден персональный состав "троек" по республикам, краям и областям. Приведение приговоров в испол­нение также утверждалось по указаниям "троек"2.
Таким образом, операция по репрессированию "бывших ку­лаков, уголовников и других антисоветских элементов" была раз­работана по всем правилам крупномасштабной чекистской ак­ции. Ее подписал нарком внутренних дел Ежов, а утвердило По­литбюро (соответственно, напомним, 30 и 31 июля 1937 г.).
Основной удар наносился, как следует из названия "Опера­тивного приказа" по деревне, "бывшим кулакам". Это подтвер­ждается и документами исполнителей. Так, в сводке № 11 НКВД СССР, по данным на конец сентября 1937 г., было арестовано на основе приказа № 00447 248,3 тыс. человек, из которых 108,1 тыс. (43%) приходилось на бывших кулаков. Основная часть их (83,6 тыс.) была приговорена к расстрелу3. Деревенский мужик, как всегда, оставался крайним. И это понятно: проле­тариат в основной своей массе был вне подозрения, а интелли­генция составляла сравнительно небольшую часть общества ("прослойка").
Первоначальная ориентация на реализацию приказа № 00447 в течение четырех месяцев на практике не подтвердилась: "аппе­тит, как говорится, приходит во время еды". Его исполнение рас­тянулось более чем на год. Вот данные о его реализации с авгу­ста 1937 по ноябрь 1938 г.: всего было арестовано 787 397 чело­век (по первоначальной ориентировке предполагалось аресто­вать 342 тыс., или в 2,3 раза меньше), из них расстреляны 386 798 человек (предполагалось ранее 72 тыс., или в 5,4 раза меньше), отправлены в лагеря 380 559 (предполагалось ранее 270 тыс., или в 1,4 раза меньше). На расстрел, как видно, особенно не поску­пились.
Общее число жертв "Большого террора" с 1 октября 1936 по 1 ноября 1938 г. составило 1 565 041 человек (более 1,5 млн!), из которых были расстреляны 668 305 граждан4.
Сталин, естественно, отдавал себе полный отчет о масштабах и прогнозируемых результатах затеянной им акции. И это не
231
могло его не тревожить, известная неопределенность пугала. К тому же уже в июле он стал получать из различных источников информацию о соответствующей реакции крестьян на возобнов­ление в деревне новой волны массовых репрессий. И должен был в той или иной мере на это реагировать. 3 августа 1937 г. за его подписью секретарям обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий была направлена директива "Об организации открытых показа­тельных процессов". "За последнее время, - отмечалось в доку­менте, - в краях, областях и республиках вскрыта вредительская работа врагов народа в области сельского хозяйства, направлен­ная на подрыв хозяйства колхозов и на провоцирование колхоз­ников на недовольство против Советской власти путем целой си­стемы издевок и глумлений над ними. ЦК считает существенным недостатком руководства делом разгрома вредителей в сельском хозяйстве тот факт, что ликвидация вредителей проводится лишь закрытым порядком по линии органов НКВД, а колхозники не мобилизуются на борьбу с вредительством и его носителями".
И далее: "Считая совершенно необходимой политическую мобилизацию колхозников вокруг работы, проводящейся по раз­грому врагов народа в сельском хозяйстве, - ЦК ВКП(б) обязы­вает обкомы, крайкомы и ЦК нацкомпартий организовать в ка­ждой области по 2-3 открытых показательных процесса над вра­гами народа - вредителями сельского хозяйства, пробравшимися в районные партийные, советские и земельные органы {работ­ники МТС и райзо, предрики, секретари РК и т.п.), широко осве­тив ход судебных процессов в местной печати"5.
Это был хорошо продуманный тактический ход: с одной сто­роны, надо было отвести от высшей партийной элиты, в первую очередь от самого вождя, недовольство колхозников от начинав­шихся в деревне новых массовых репрессий, обратив их гнев на не­большую часть (два-три процесса на край или область) местных начальников, а с другой - в полном объеме развернуть начинавшу­юся по инициативе Сталина и реализуемую по линии НКВД тща­тельно замаскированную репрессивную акцию в деревне (приказ № 00447). Отчасти директива Сталина от 3 августа 1937 г. носила превентивный характер, поскольку приказ только начал реализо-вываться. В то же время предвестником этого приказа была упо­мянутая выше директива Сталина от 2 июля 1937 г. "Показатель­ные процессы" были нацелены и на эту директиву и на приказ Ежова. И заметим еще, что репрессий в деревне, в том числе мас­совых, всегда хватало, начиная с конца 1920-х годов. Сталин впол­не мог бы прибегнуть к этой мере значительно раньше.
Приведем заимствованные из литературы и источников неко­торые данные об этих процессах. Одной из первых к этой теме
232
обратилась известный западный советолог III. Фицпатрик, опуб­ликовавшая сначала в зарубежном издании, а затем в переводе на русский язык специальную статью6. Статья основана на сообще­ниях местной и центральной печати о 35 показательных судеб­ных процессах, проходивших с августа по октябрь 1937 г. в сель­ских райцентрах России (32 процесса), на Украине (два процесса) и в Белоруссии (один процесс).
В отличие от московских процессов, "тщательно отрежисси­рованных спектаклей, - приходит к выводу автор, - местные су­ды были сравнительно близки к реальной жизни, примитивны и прямолинейны. Представшие перед судом бывшие партийные работники становились "врагами народа" или людьми, попавши­ми под их влияние". А предъявленные обвинения - "не преда­тельство и заговоры, а эксплуатация и угнетение крестьян руко­водителями". Эти обвинения "почти всегда выглядели вполне правдоподобно". Приговоры выносились "главным образом на основе свидетельских показаний крестьян". В то же время "пла­нировались они в кабинетах областных прокуроров и местных органов НКВД, планировались тщательно"7.
И еще: "В освещении районных судебных процессов дело изображалось так, что порочное начальство эксплуатирует и ос­корбляет крестьян, а крестьяне - его жертвы. Отношения между ними и крестьянами представляются исключительно как отноше­ния жертвы и палача... в черно-белых тонах". "В тех же случаях, когда обвиняли простого крестьянина, он обычно был бывшим кулаком, вернувшимся из ссылки". В то же время, считает Фиц­патрик, преступления, которые фигурировали на районных про­цессах, "в обычном смысле преступлениями не были". "В некото­рых случаях подсудимые явно были козлами отпущения за эко­номические провалы, вынуждены были отвечать за непопуляр­ную среди крестьян государственную политику". Сталин и его со­ратники старались использовать ненависть обычного человека к местной власти, оправдывая "хорошего царя", т.е. Сталина.
Однако, приходит к выводу автор, "попытка сыграть на наив­ном монархизме крестьян провалилась". «За исключением от­дельных случаев, свидетели на районных процессах не восхваля­ли Сталина за наказание коррумпированных низших звеньев ад­министративной системы. Они не говорили, что он откликнулся на их жалобы, не приписывали ему ведущей роли и упорно избе­гали заявлений в духе "наивного монархизма": если бы только Сталин знал, что творится...»
Таким образом, Сталин недооценил мудрости основной массы крестьян, которые не поддались на дешевый обман, не простили и не могли простить ему бесчеловечной коллективизации, граби­
233
тельских хлебозаготовок, кровавых репрессий. "Такая сдержан­ность крестьян, - утверждает Фицпатрик, - безусловно, была след­ствием ненавистного отношения к коллективизации и глубокого убеждения, что Сталин лично был ответственный за их мучения в начале 30-х годов... и это не исчезло к середине 30-х годов"8.
Примерно такую же оценку сталинским "показательным процессам" в деревне 1937 г. дает американский историк из Бос­тона Роберта Маннинг в недавно опубликованной работе, посвя­щенной этим событиям в Вельском районе Смоленской области. Исследование опирается на материалы Смоленского архива, той его части, которая попала в США. Чистка местных руководите­лей районного масштаба, констатирует автор, началась летом 1937 г. Тщательно подготовленные показательные суды прово­дились в сельских клубах при большом скоплении жителей окре­стных сел и деревень. Проведенная "чистка", - приходит к выво­ду исследователь, - в "итоге способствовала восстановлению не­коего подобия доверия правительству со стороны народа", "про­извела сильное впечатление на крестьян"9. Специальную главу книги автор посвятила содержанию и анализу крестьянских "пи­сем-жалоб", материалы которых были использованы при орга­низации показательных процессов. "Сельские жалобы за неболь­шим исключением, - делается вывод, - были направлены против нижнего звена советского официалитета, в основном председате­лей колхозов, сельских советов и других руководителей"10.
На примере Вельского района Смоленской области Р. Ман­нинг весьма точно определяет и конкретизирует "отбойную" ста­дию операции по устранению "ошибок и недостатков" предыду­щей. "Когда гонения намного превзошли изначальные установки Политбюро, - считает автор, - январский пленум 1938 г. рассмот­рел этот вопрос и постановил уменьшить преследования в отноше­нии классовых врагов, так как из-за массовых увольнений должно­стных лиц... начались сбои в деятельности государственных учре­ждений". "Руководители, виновные в таких крайностях, сами бы­ли исключены из партии и комсомола как перестраховщики, а многие из жертв восстановлены в правах". "Массовые изгнания целых семей из колхозов осенью 1937 г. по тем же обвинениям, -напоминает автор, - также признавались незаконными"11.
Продолжая линию на устранение "ошибок парторганизаций при исключении из партии", СНК и ЦК ВКП(б) 19 апреля 1938 г. приняли совместное постановление "О запрещении исключения колхозников из колхозов", в котором в резкой форме осуждают "перегибы и извращения" при исключении колхозников из кол­хозов, "принявшие особенно широкие размеры" в Свердловской, Новосибирской, Смоленской, Калининской, Каменец-Подоль­
234
ской, Житомирской областях, в Алтайском, Краснодарском, Ор-джоникидзевском краях и Казахской ССР, разумеется, вопреки "неоднократным предупреждениям" ЦК партии и правительства "о вреде огульного исключения колхозников из колхозов". Ос­новные претензии в этой связи предъявляются председателям колхозов, поскольку "подавляющее большинство исключений из колхозов является совершенно необоснованными и проводятся без каких-либо серьезных поводов, по самым маловажным моти­вам". А наиболее распространенным видом незаконных исклю­чений "является исключение из колхозов членов семей, отцы ко­торых ушли на временную или постоянную работу в государст­венные предприятия".
В то же время с марта 1933 г. отход колхозников в промыш­ленность, согласно постановлению ЦИК СССР и СНК СССР от 17 марта 1933 г., должен был производиться только на основе до­говоров между предприятиями и колхозами12. В связи с такого рода нарушениями Устава сельскохозяйственной артели в поста­новлении от 19 апреля 1938 г. почти дословно воспроизводилось высказывание Сталина в речи на Совещании в ЦК ВКП(б) по во­просам коллективизации 2 июля 1934 г. Отсутствовало только положение о том, что "исключить из колхоза это гораздо хуже, чем исключить из партии". А меры по пресечению этих незакон­ных действий местных руководителей были следующие: "Запре­тить проведение чистки колхозов под каким бы то ни было пред­логом"; "предупредить председателей и членов правлений колхо­зов, а также партийных и советских работников, что за наруше­ние настоящего постановления виновные будут привлекаться к суду как уголовные преступники"13.
Эти предписания в год "Большого террора" носили чисто де­кларативный характер, вектор политических зигзагов, аграрной политики, как правило, был направлен на "закручивание гаек", включая и различного рода репрессивные акции, вплоть до аре­стов и направления крестьян в ГУЛАГ и на спецпоселения. Мно­гократно наученные горьким опытом большинство колхозников мало верили в такого рода посулы и обещания.
Точно таким же оказалось и постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) "О неправильном распределении доходов в колхозах" (апрель 1938 г.), нацеленное, казалось бы, на то, чтобы защитить колхозников от распространившейся со стороны правлений кол­хозов, местных (и не только) партийных и советских работников практики растранжиривания колхозных доходов (в нарушение Устава сельскохозяйственной артели) на чрезмерные капиталь­ные вложения, производственные и административно-хозяйст­венные расходы, благодаря чему серьезно ущемлялись интересы
235
колхозников при распределении (по остаточному принципу) де­нежных доходов и натуральной продукции по трудодням. Перед обкомами, крайкомами и ЦК нацкомпартий республик выдвига­лось требование "на деле решительно покончить с этой антикол­хозной практикой", вплоть до привлечения к уголовной ответст­венности лиц, виновных в незаконном расходовании колхозных средств в нарушение Устава сельскохозяйственной артели и ин­тересов колхозников, "рассматривая эти действия как измену де­лу колхозов и помощь врагам народа"14. В то же время "Большой террор" продолжался и в городе и деревне. Выше уже приводи­лись итоговые данные о реализации приказа № 00447 на 1 нояб­ря 1938 г. Процесс осужденных, сосланных в лагеря и расстрелян­ных шел по нарастающей, независимо от принимаемых высшей властью попыток смягчения репрессий, "защите" колхозников.
Казалось бы, XVIII съезд ВКП(б), работавший с 10 по 21 мар­та 1939 г., должен был подвести черту под вакханалией арестов, ссылок и расстрелов. На деле этого не произошло, хотя попытки подвести итоги этой беспрецедентной акции делались, в частно­сти (применительно к деревне), и в выступлении на съезде А.А. Андреева, курировавшего в Политбюро вопросы сельского хозяйства. Любопытная деталь: в начале января 1939 г. Андреев поручил зам. наркома внутренних дел В.Н. Меркулову предоста­вить ему материалы о вредительстве в сельском хозяйстве за по­следние годы в связи с подготовкой доклада на XVIII съезде ВКП(б). В конце месяца такой материал с сопроводительной за­пиской Меркулова был ему направлен в форме "Докладной запи­ски о вредительстве в сельском хозяйстве Союза ССР за 1936-1938 гг. по материалам следствия"15.
Документ поражает своими масштабами (объем около 50 ма­шинописных страниц). В соответствии с основными направлени­ями "вредительства" выделены 13 разделов: "В планировании сельскохозяйственного производства", "в области механизации сельского хозяйства", "в области сортового семеноводства", "в области землеустройства и севооборотов", "в области животно­водства", "в области ветеринарии", "в строительстве Всесоюзной сельскохозяйственной выставки" и т.д. А ведь были еще, помимо этих основных направлений, и неосновные. Казалось, вредитель­ство поразило все сколько-нибудь значительные отрасли сель­ского хозяйства, сельскохозяйственную науку и производство, земельные органы.
В вводной части докладной записки отмечалось: "Материа­лы следствия по делам вскрытых в течение 1937 и 1938 гг. анти­советских право-троцкистских организаций показывают, что вредительской деятельностью врагов народа в сельском хозяйстве
236
были охвачены в той или иной степени основные звенья системы земельных органов, начиная от высших (Наркомзем СССР) и кончая низовыми". "Право-троцкистские предатели в своей вре­дительской деятельности ставили задачу - подорвать экономиче­скую мощь советского государства, создать недовольство среди трудящегося населения и этим облегчить интервенцию со сторо­ны фашистских государств, при помощи которых они рассчиты­вали свергнуть Советскую власть и восстановить капитализм в нашей стране... Используя свое руководящее положение в аппа­рате Наркомзема Союза ССР, враги народа с особым упорством и настойчивостью пытались подчинить своим целям и аппараты областных, краевых и районных земельных органов"16.
Эти выводы опирались на следственные материалы, источни­ком которых являлись либо показания самих "вредителей", либо свидетельства их начальников и подчиненных. Так, о вредитель­стве в планировании сельскохозяйственного производства дал показания на допросе бывший зам. начальника сельскохозяйст­венного отдела Госплана Месяцев. В частности, он сказал, что "по заданию Гайстера и Верменичева я составлял такие планы, которые задерживали переход колхозников на правильные сево­обороты". А сам А.И. Гайстер, бывший зам. наркомзема СССР, на допросе утверждал: "Захватив основные руководящие долж­ности в НКЗ СССР в свои руки, мы всю работу вели так, чтобы дезорганизовать работу МТС, разложить колхозы, подорвать сельское хозяйство в стране, вызвать недовольство колхозников партией и Советской властью и использовать это недовольство в борьбе против партии".
Бывший главный инженер отдела Свердловского облзу Су-рин дал на следствии такие показания: "Выдача государственных актов колхозам мною проводилась вредительски, в результате чего часть посевных площадей в колхозах оказалась на террито­рии других районов".
О вредительстве в области сортового семеноводства поведал на следствии бывший нарком земледелия СССР М.А. Чернов; о вредительстве в области землеустройства и севооборотов - быв­ший начальник Госсортземфонда Берсенев; о вредительстве в области ветеринарии рассказал бывший начальник Главного ве­теринарного управления Гинзбург; вредителей в области механи­зации сельского хозяйства разоблачил бывший начальник плано­во-финансового отдела Наркомзема СССР Бурнашев; один из ру­ководителей Наркомзема А.И. Муралов предоставил такие пока­зания: "Центр правых сил дал прямую директиву о подрыве обо­ронной мощи СССР... нанести наиболее чувствительные удары по коневодству и рогатому скоту".
237
Бывший зам. заведующего Челябинского облзу Комаров на допросе обвинял во всем первого секретаря обкома К.В. Рынди-на: "Я получал от него установки, сводившиеся к провоцирова­нию масс. Рындин говорил: "Надо жать, давить, никого не жа­леть, ослаблять колхозников, если не будем жать и давить и не добьемся своих целей - раздавлены мы. Я так и делал". А быв­ший зав. сектором науки и кадров Наркомзема СССР Щепкин по­казал: "В результате моей вредительской деятельности в области планирования страна за 1936-1937 гг. недополучила около 100 тыс. квалифицированных рабочих, нужных для сельскохо­зяйственного производства... Кадры выпускались крайне низкой подготовки".
Бывший зам. секретаря Калининского обкома ВКП(б) Ми­хайлов, как показал на следствии его бывший подчиненный, яко­бы давал такие указания своим сообщникам: "Свержение суще­ствующего руководства страной может быть достигнуто только на базе недовольства деревни и города политикой партии и Со­ветской власти... Надо добиться этого недовольства. Для этого вредительская деятельность должна охватить все сельскохозяй­ственные отрасли, включая сюда МТС, агротехнику, организа­цию труда в колхозах и т.д."
Более того, бывшему наркому земледелия Чернову было предъявлено обвинение в повторном насаждении вредителей в планово-финансовом отделе Наркомзема после "очищения от вредителей" этого отдела в 1937 г. "На смену старым вредителям он подобрал новых из НИИ экономики сельского хозяйства". Эти "новые вредители так усложнили решение отдельных вопро­сов в Наркомземе, что одно это обеспечивало им провал меро­приятий правительства". В 1938 г. им удалось нанести значитель­ный ущерб сельскому хозяйству17. Пределы фантазии следовате­лей, как видно, не имели границ. Дело доходило до абсурда. Хо­рошо известно, какими методами следователи НКВД в застенках Лубянки добивались подобного рода показаний. Пытки выдер­живали единицы.
По существу, докладная записка Меркулова свидетельствует, что в 1937-1938 гг. усилиями НКВД на основе ложных донесений и самооговоров обвиняемых были сняты со своих постов, а затем репрессированы (большинство расстреляны) по обвинению во вредительстве многие руководители Наркомзема СССР и его структурных подразделений, местных земельных органов (в том числе областных и краевых управлений, республиканских нарко­матов). Серьезно пострадали от репрессий и руководители Нар­комата совхозов СССР (в том числе нарком М.И. Калманович, начальник политуправления К.П. Соме), и наркоматов союзных
238
республик. Совершенно очевидно, что эти акции нанесли огром­ный урон, порой невосполнимый, сельскому хозяйству, колхозно-совхозному производству, сельскохозяйственной науке.
В то же время А. Андреев в речи на XVIII съезде партии (12 марта 1939 г.) довольно подробно, опираясь на записку Мер­кулова, и "для оживления" своего выступления, кое-что добавив от себя, остановился на вредительстве и подрывной деятельности "врагов народа" в подведомственной ему отрасли народного хо­зяйства, не жалея красок и эпитетов в разоблачении "вредите­лей" - как иностранных, так и "своих", отечественных.
Вот несколько цитат из его выступления:
- "Враги народа причинили немало вреда колхозам и совхозам. Те­перь ясно, что врагами народа под руководством иностранных разведок был задуман и проводился план широкой провокации, использовались все средства для создания голода в колхозной деревне, для того, чтобы вызвать недовольство в стране".
- "Замаскированные вредители проводили массовое заражение колхозного и совхозного скота сапом, сибирской язвой и другими зараз­ными болезнями, а через скот заражали и людей... Искусственно созда­валась бескормица, чтобы вызвать массовый падеж скота".
- "Чтобы подорвать колхозы, враги, пробравшиеся в земельные ор­ганы, разрушали сельскохозяйственные машины в МТС и совхозах. Проводили мелкую вспашку полей с целью заражения хлебов, всячески мешали уборке хлебов и губили хлеб на корню, а убранный хлеб гнои­ли на складах и заражали клешем".
- "Сельское хозяйство было, очевидно, главным объектом вреди­тельской и диверсионной работы врагов... Но враги просчитались... Наши колхозы и совхозы вышли из борьбы с вредителями еще более окрепшими"18.
Это уже нонсенс: не было бы счастья (укрепления колхозов), да несчастье помогло (колхозы укрепились в борьбе с вредитель­ством, классовыми врагами). Лучше не придумаешь в пользу под­держки советской власти, колхозного строя, прославления аграр­ной политики партии большевиков! А насколько это соответст­вует истине - вопрос риторический: все было сказано и "доказа­но" в речи Андреева, в докладах Сталина и Молотова на съезде, в Докладной записке Меркулова "О вредительстве в сельском хозяйстве".
Однако Сталин все же извлекал кое-какие уроки из ситуации, связанной с "Большим террором". Об этом, как уже отмечалось, свидетельствуют "отбойные" постановления январского (1938 г.) Пленума ЦК "Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии", постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 19 апреля 1938 г. "О запрещении исключения колхоз­
239
ников из колхозов" и "О неправильном распределении доходов в колхозах". К этому можно добавить и неоднократные попытки Сталина в первой половине 1938 г. заменить скомпрометировав­шего себя перед гражданами СССР Ежова, связанного с проведе­нием массовых репрессий на посту руководителя НКВД, канди­датурой В.П. Чкалова, с которым Сталин поддерживал личные и даже дружественные отношения. По словам сына выдающегося летчика, Игоря, вождь много раз предлагал отцу, ссылаясь на мнение членов Политбюро: "Пора тебе, Валерий, переходить на партийную и государственную работу. Тебя уважает наш народ, тебя любит весь мир. Такие люди должны быть у руля государст­ва". Чкалов наотрез отказывался: "Летать - вот моя работа", -неизменно отвечал он. И за это поплатился жизнью: на него бы­ло совершено семь покушений, последнее из которых (испыта­ние заведомо обреченного на гибель самолета) стоило жизни ве­ликому летчику19.
Пришлось подбирать другую кандидатуру. 22 августа 1938 г. первый секретарь КП(б) Грузии Л.П. Берия был назначен пер­вым заместителем Н.И. Ежова, а 26 ноября того же года - нарко­мом внутренних дел СССР с одновременным освобождением Ежова от этой должности. В этот же день новый нарком подпи­сал приказ, которым обязывал немедленно прекратить производ­ство каких-либо массовых операций по арестам и выселению без дифференцированного подхода по каждому из арестованных. Были сделаны первые шаги по реформированию аппарата нар­комата: проведена его структурная реорганизация, созданы спе­циальные отделы и т.д. Работа наркомата стала более професси­ональной, с большей опорой на закон. Берия начал реформиро­вать систему ГУЛАГа с целью повышения экономической эффек­тивности его хозяйственной работы и лучшего использования профессионального потенциала заключенных. Это подтвержда­ется соответствующими документами, а также работами истори­ков 1990-х годов20.
Таким образом, кое-какие подвижки в, казалось бы, моно­литной структуре и характере деятельности Наркомата все же начались. Это сыграло положительную роль в годы Великой Отечественной войны.
В марте 1939 г. в докладе на XVIII съезде партии Сталину все же пришлось признать, что массовая чистка "советских организа­ций" и партии, хотя и привела к их "дальнейшему укреплению", но "нельзя сказать, что она была проведена без серьезных оши­бок" и что, "к сожалению, ошибок оказалось больше, чем можно было предположить". И пообещал: "Нам, несомненно, не придет­ся больше пользоваться методом массовой чистки" (выделено
240
авт. - ИЗ.). При этом речь шла о чистке 1933-1936 гг., которая, -подчеркнул Сталин, - "была все же неизбежна" и в "основном да­ла положительные результаты". 1937 год даже не упоминался, а предыдущие репрессии были увязаны с убийством Кирова.
Тем не менее на всю страну было заявлено о прекращении массовых чисток. И, на наш взгляд, не из тактических соображе­ний. Это была новая ориентировка, новая стратегия в условиях начавшейся, по определению Сталина, "новой империалистиче­ской войны", кануна "всеобщей мировой войны", в которую мог быть втянут и СССР21.
МАЙСКИЙ (1939 г.) ПЛЕНУМ ЦК ВКП(б). НОВОЕ НАСТУПЛЕНИЕ НА ИНДИВИДУАЛЬНОЕ ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЕ КРЕСТЬЯН-КОЛХОЗНИКОВ И ХОЗЯЙСТВА ХУТОРЯН
XVIII съезд партии, состоявшийся в марте 1939 г., пришел к выводу, что в результате успешного выполнения плана второй пятилетки в СССР в основном построено социалистическое об­щество, в частности, "решена труднейшая задача социалистиче­ской революции: завершена коллективизация сельского хозяйст­ва, колхозный строй окончательно окреп". В отчетном докладе Сталина отмечалось, что сельское хозяйство развивалось "по ли­нии подъема", который выражался "не только в росте сельскохо­зяйственной продукции, но, прежде всего, в росте и закреплении социалистического сельского хозяйства, с одной стороны, "гибе­ли единоличного хозяйства (выделено авт. - И.З), с другой сто­роны"22. В то же время генсек, видимо, не был уверен, что едино­личное хозяйство погибло окончательно. Во всяком случае не ис­ключал, как показали последующие события, возможность его возрождения на новой основе.
Первым эту проблему обозначил А. А. Андреев - главный ку­ратор сельского хозяйства в сталинском Политбюро. В речи на XVIII съезде партии он говорил о необходимости сокращения размеров личных подсобных хозяйств колхозников, поскольку "теперь, когда колхозы уже окрепли, надо ударение сделать на укреплении и расширении общественного хозяйства, повышении его роли". Он осудил "неправильный подход и практику некото­рых руководителей партийных и советских организаций", по­скольку "кое-где личное хозяйство колхозного двора стало пере­растать общественное хозяйство и превращается в основное". А должно быть наоборот, чтобы "доля личных доходов сокраща­лась, а общественного хозяйства возрастала"23. По существу,
241
речь шла о пересмотре (в сторону значительного снижения) раз­меров приусадебных хозяйств по площади землепользования и поголовью скота, установленных уставом 1935 г.
Напомню, что основным правовым актом регулирования крестьянского землепользования, как общественного (колхоз­ного), так и индивидуального (личного подсобного членов кол­хоза), во второй половине 1930-х годов являлся Примерный ус­тав сельскохозяйственной артели, принятый II Всесоюзным съездом колхозников-ударников в начале февраля 1935 г. и вскоре утвержденный (17 февраля) СНК СССР и ЦК ВКП(б). Земельный Кодекс РСФСР и аналогичные кодексы союзных республик, принятые в начале 1920-х годов, с переходом к сплошной коллективизации фактически утратили свою силу. Колхозный устав 1930 г. страдал рядом недостатков, в частно­сти, не определял размеры приусадебных земель. Руководители хозяйств отводили колхозникам, как правило, крайне неболь­шие участки, не позволявшие удовлетворять даже минималь­ные потребности колхозной семьи24.
Колхозники, участвовавшие в работе П Всесоюзного съезда, проявили большую заинтересованность при обсуждении раздела проекта Устава, посвященного личному подсобному хозяйству, особенно в связи с размерами приусадебной земли и количеством скота индивидуального пользования. Сталин, вошедший в состав комиссии съезда по разработке Примерного устава сельскохо­зяйственной артели, пошел на значительные уступки колхозни­кам в этих вопросах. Колхозному двору разрешалось иметь (не считая земли под жилыми постройками) от 0,25 до 0,5 га приуса­дебной земли, а в отдельных районах - до 1 га в зависимости от местных условий. В районах с развитым животноводством мож­но было содержать 2-3 коровы, 2-3 свиноматки, от 20 до 25 овец и коз, неограниченное количество птицы, кроликов, до 20 ульев.
При этом вождь исходил из необходимости достижения из­вестного компромисса между властью и колхозниками на основе предоставления последним реального права и создания условий для ведения приусадебного ("личного подсобного") хозяйства - по существу, остаточной формы частнособственнического производ­ства. Работая в колхозе ("за палочки"), крестьянин не должен был претендовать на высокие доходы от общественного хозяйства, а должен был довольствоваться тем, что основные потребности его семьи удовлетворялись за счет приусадебного хозяйства.
7 июля 1935 г. правительство СССР приняло постановление "О выдаче сельскохозяйственным артелям государственных ак­тов на бессрочное (вечное) пользование землей", распространяв­шееся и на землепользование колхозного двора, что имело и 242
большое психологическое значение25. Выдача актов проходила в торжественной обстановке при участии всех колхозников. В со­ответствии с нормами Устава уточнялось распределение приуса­дебных земель, владельцы которых имели право по льготным це­нам приобрести скот в индивидуальное пользование.
Эти меры, свидетельствовавшие о либерализации аграрной политики государства (некий "неонэп"!), весьма положительно сказались на изменении ситуации в деревне. Произошли реаль­ные, а не фиктивные, как в конце 1929 г., сдвиги в ходе коллек­тивизации (уже к середине 1935 г. в колхозах страны состояло 83,2% крестьянских дворов против 61,8% в 1932 г., на которые приходилось 94,1% посевных площадей колхозного сектора); ва­ловая продукция сельского хозяйства страны по сравнению с 1932 г. выросла на 12%. К концу второй пятилетки коллективи­зация сельского хозяйства в целом по стране в основном завер­шилась. Были достигнуты наивысшие за все годы советской вла­сти показатели развития валового производства, значительно (на 34%) превысившие уровень рекордного для страны 1913 г. Прав­да, все еще отставало животноводство26.
Однако в последующие годы показатели валовой и товарной продукции сельского хозяйства стали снижаться. Важнейшая причина - падение заинтересованности колхозников в развитии производства в связи с отходом правящей верхушки от курса на либерализацию экономики, осуществление силовых акций про­тив крестьянства, колхозного двора в нарушение Устава 1935 г. Власти, видимо, спохватились, что слишком большие уступки были сделаны колхозникам (лично Сталиным) по линии приуса­дебного хозяйства, но напрямую об этом сказать не решались, приходилось исходить из "незаконного расширения путем разба­заривания и расхищения общественных земель колхозов в поль­зу личного хозяйства". А делали это "частнособственнические и рваческие элементы в целях спекуляции и личной наживы при попустительстве местных органов власти"27.
Стремление колхозников увеличить земельные размеры при­усадебных хозяйств (как правило, в пределах максимальных норм, определенных Уставом 1935 г.) понятны, поскольку от обществен­ного хозяйства их доходы были невелики (и это было хорошо из­вестно властям), а от приусадебного хозяйства они имели возмож­ность получить прибыль и повысить свое благосостояние за счет продажи части продукции в городе, а на вырученные деньги при­обрести промышленные товары, тем более что колхозная торгов­ля была разрешена и даже официально поощрялась.
Вопреки тому, что говорил Андреев на XVIII съезде партии, в 1938 г., по данным ЦУНХУ СССР, у основной массы колхоз­
243
ников (77%) приусадебные участки соответствовали нормам Ус­тава 1935 г., у 12% были ниже нормы, и только у 10% превыша­ли эти нормы28. В то же время в мае 1939 г. было намечено про­вести пленум ЦК ВКП(б) по вопросу о приусадебных участках колхозников.
Сельхозотделу ЦК партии были даны указания в связи с под­готовкой пленума по этому вопросу провести специальные сове­щания с привлечением колхозников различных краев и областей страны. Выло проведено три таких совещания (8-9, 15 и 19-21 мая)29. Число участников было небольшим, в пределах 25-30 человек, не считая работников Сельхозотдела, представи­телей высшего эшелона партийного руководства. Особое значе­ние имело активное участие в работе совещаний А.А. Андреева -члена Политбюро и Секретаря ЦК ВКП(б), председательствую­щего на некоторых заседаниях, М.И. Калинина, Н.С. Хрущёва (члена Политбюро и первого секретаря ЦК КП(б) Украины), а также наркома земледелия СССР И.А. Бенедиктова. Среди при­глашенных колхозников преобладали председатели колхозов, зав. животноводческими фермами, бригадиры тракторных и по­леводческих бригад, звеньевые; рядовых колхозников было не­много. Официальных докладов не было. Председательствующие в кратком вступительном слове определили круг проблем, наме­ченных к обсуждению, высказывали некоторые собственные су­ждения. Вот, что, например, было сказано председательствую­щим Гриценко - одним из руководителей Сельхозотделом ЦК -при открытии совещания 15 мая: "Мы хотим посоветоваться по некоторым вопросам колхозного строительства, в частности, о приусадебных участках, это основной вопрос. Специального док­лада не будет, послушаем приглашенных товарищей с тем, чтобы выяснить, какое положение в данном районе с нормами приуса­дебных участков, как осуществляется учет приусадебных земель, как правильно подойти к нормам". В итоге выступили 19 чело­век, все приглашенные - из пяти областей. Сообщены очень важ­ные, интересные сведения, которые будут внимательно проана­лизированы и приняты во внимание при разработке ЦК и СНК мероприятий по этим вопросам.
Понятно, что выступать с развернутым заключением по воп­росу о приусадебных участках, который выносился на пленум ЦК, было некорректно, речь шла только о подготовке материа­лов для пленума. Точно также поступил и Андреев, председа­тельствовавший на аналогичном совещании, состоявшемся 8-9 мая. Вот что он сказал в конце заседания: "Мы не полагали на совещании выработать какое-либо решение, а собрали его в целях выяснения кое-каких вопросов. Материалы, которые вы
244
дали, будут использованы при разработке решения пленума и при обсуждении вопросов на пленуме". Заметим, что именно Ан­дрееву было поручено выступить с основным докладом на пар­тийном форуме.
В ходе совещания будущий докладчик обратил внимание и на существенные недостатки, связанные с приусадебным земле­пользованием: не был предусмотрен порядок наделения приуса­дебными участками; основной массив общественных колхозных земель разбазаривается; нормы приусадебной земли явно завы­шены; в ряде областей сады не входят в размер приусадебного участка; доход от приусадебного участка в несколько раз превы­шает доход по трудодням; должен быть установлен порядок пе­риодического обмера земли, который не существует и т.п. Это была уже своего рода известная программа выступлений для уча­стников совещания. Некоторые точки над "i" все же были поста­влены. Андреев мог это себе позволить.
Опираясь на эти рассуждения, зам. заведующего Сельхозот-делом ЦК М. Захаров, председательствовавший на совещании 19-20 мая, которое проходило в канун открытия пленума, пошел еще дальше. Правда, аудитория на этот раз была специфической: приглашены только представители местной партийной элиты -заведующие сельхозотделами, секретари крайкомов и обкомов ВКП(б) центральных районов, Поволжья, Урала, Украины и Бе­лоруссии (всего из 34 областей). Вступительное слово председа­теля на этот раз напоминало откровенную "накачку" участников информацией. Не только по вопросам, которые рекомендова­лось затронуть (всего было названо 14 таких вопросов), но и как их надо освещать. Среди них - о приведении в соответствие с Уставом 1935 г. размеров приусадебных участков и количество скота в личном пользовании колхозников; сокращение площади подсобных хозяйств колхозников под постройками, огородами, садами, в поле; недопустимость захвата колхозных земель на ме­стах, сдачи их в аренду, в порядке сговора и т.п.; соотношение по­левой и приусадебной земли колхозного двора; доходность кол­хозника от приусадебного участка и индивидуального скота и т.д. Были поставлены вопросы о необходимости переселения колхоз­ников центральных областей ("малоземельных") в Поволжье, Казахстан, в Сибирь, где ощущается недостаток трудовых ресур­сов, или направление их в город для работы на промышленных предприятиях, стройках.
Примечательно, что партийные и советские работники де­ревни, руководители управлений и ведомств, присутствовавшие на совещаниях, как правило, настаивали на значительном сокра­щении размеров приусадебных земельных участков и поголовья
245
скота индивидуального пользования, определенных Уставом 1935 г. Так, нарком земледелия СССР Бенедиктов на совещании 8-9 мая предложил ввести следующие нормы землепользования на один двор: от 0,2 до 0,4 га и только в отдельных случаях - до 0,75 га. Примерно из таких же норм исходил и Калинин, выступая на этом же совещании. А Щербаков (Московская область) пола­гал, что вполне достаточно 0,15-0,30 га; Патоличев из Ярослав­ской области называл в этой связи 0,05-0,3 га.
Хрущёв же считал, что для крестьян всей страны надо уста­новить единую норму - 0,25 га. Он резко критиковал ситуацию в Молдавии (в то время она была автономной республикой в соста­ве Украины), колхозники которой занимались виноградарством и виноделием, "разводили фруктовые сады на базе индивидуаль­ных хозяйств". "Семьи таких колхозников, - возмущался он, - не работают в колхозе. Работает только глава семьи". П. Понома-ренко из Белоруссии был согласен с Н. Хрущёвым об установле­нии для всех колхозников СССР единой площади приусадебных хозяйств (0,25 га). К тому же еще предложил "решить вопрос в отношении хуторских хозяйств", которые "не желают добро­вольно стягиваться".
Однако некоторые колхозники, в том числе и председатели, выражали другую точку зрения. Так, председатель колхоза "За­вет Ильича" Куйбышевской области Карпов, выступая на сове­щании 15 мая, отметил, что земельные размеры приусадебных участков ряда колхозников меньше 0,25 га - ниже минимальной нормы, установленной Уставом 1935 г., и что "они желают свой участок расширить".
В то же время среди нарушителей колхозного Устава было немало местных руководителей деревни, партийно-хозяйствен­ных активистов, многие из которых сами или их родственники яв­лялись членами колхозов. При этом они находились под надеж­ным прикрытием своего властного авторитета. Об этом говорили на совещаниях и другие колхозники. Однако в докладе на плену­ме Андреев не счел нужным об этом сказать. Материалы совеща­ний докладчик использовал весьма избирательно, тенденциозным было и само название его доклада, отразившее заранее опреде­ленную "сверху" точку зрения ("О мерах охраны общественных земель колхозов от разбазаривания"). Подкреплением ее явились и суждения участников последнего совещания, сформулирован­ные в установочном вступительном слове председателя.
Ключевое значение имела речь Сталина, выступившего (и не случайно!) вскоре после доклада Андреева. На основные поло­жения этой речи потом ссылались многие участники прений, а Андреев - в заключительном слове. Ссылаясь на Сталина, он, в
246
частности, сказал, что "личное хозяйство колхозников уже зада­вило колхоз". В ходе доклада, когда Андреев, опираясь на мнение ряда секретарей обкомов и крайкомов, поставил вопрос о необ­ходимости значительного сокращения приусадебных земель кол­хозников, Сталин, видимо, вспомнивший о своем активном уча­стии в работе редакционной комиссии II Всесоюзного съезда колхозников-ударников по выработке нового устава, прервал его репликой: "Пока устав не отменен" и что этот вопрос решают са­ми колхозники на съезде. "Съезд должен принять решение об из­менении устава, который устарел". А до этого "пусть пленум ЦК, коммунисты соберутся и напишут закон для колхозников. Это необходимо". То есть, исходя из принципа: царь указал и бояре (то бишь колхозники) приговорили.
Аргументация такова: "Мужик в личном хозяйстве всегда бу­дет норовить округлить это дело"; "сделан шаг назад к индивиду­альному хозяйству"; "если так и впредь будем волочиться за со­бытиями, а не руководить, то... мы получим такую картину, что колхозы распадутся, вместо колхозов образуются хутора, новые индивидуальные хозяйства. Товарный выход будет в 3-4 раза меньше, чем теперь, промышленность тогда надо закрывать, ли­квидировать парк тракторов и комбайнов, хлеба для городов и армии перестанет хватать"; "надо заранее повернуть от стихии к большевистскому руководству... руководить, а не быть в хвосте".
Столь устрашающие, почти апокалипсические предсказания вождя понятны: речь ведь по-существу шла об удушении свобод­ного предпринимательства в деревне, пересмотре (в сторону сни­жения как "устаревших") норм индивидуального землепользова­ния, закрепленных колхозным Уставом 1935 г. Обещанные Ста­линым в связи с отменой карточной системы "радикальная эко­номическая реформа", развитие товарно-денежных отношений теряли свою опору. И все эти "откаты" аграрной политики надо было хорошо аргументировать, хотя бы в узком кругу доверен­ных лиц (членов пленума ЦК партии). В данном случае генсек не только не решился на публикацию своей речи в открытой печа­ти, но даже на краткое изложение ее содержания в "Правде".
А для начала потребовал произвести тщательный обмер при­усадебных участков колхозников (в который раз!), изъять из их личного пользования левады, огороды, бахчи и присоединить к общественным землям колхозов. Колхозников, вырабатываю­щих мало трудодней или не имеющих ни одного трудодня, он на­звал "настоящими дармоедами", "тунеядцами", "мнимыми кол­хозниками", которых "надо встряхнуть" - направить в промыш­ленность или переселить в другие области (Омскую, Краснояр­скую, Поволжье, в Казахстан, на Дальний Восток), где много зе­
247
мель. "Нужно освободить колхозы от излишков рабочей силы". Сталин без всякой иронии посетовал на то, что "мы ликвидиро­вали на свою голову безработицу, а теперь неоткуда рабочих до­стать", хотя "незанятая рабочая сила, безусловно, есть в колхо­зах"; "надо взять в свои руки распоряжение рабочей силой"30.
Разумеется, указания вождя были немедленно взяты на воо­ружение как руководство к действию. На их основе был подгото­влен проект совместного постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР "О мерах охраны общественных земель колхозов от разба­заривания", который был одобрен (фактически утвержден) на за­ключительном заседании пленума 27 мая.
Это был единственный документ пленума по главному вопро­су, преданный гласности31.
Осенью 1939 г. намечалось созвать III съезд колхозников, на котором необходимо было "поставить вопрос о поправках к Ус­таву сельхозартели". Однако в этом уже не было необходимости, тем более в условиях резкого обострения международной обста­новки. Постановление от 27 мая 1939 г. (партийно-государствен­ное!) позволяло без согласования с колхозниками решать все на­зревшие, с точки зрения властей, проблемы приусадебных хо­зяйств, а также и вопросы переселения ("добровольно-принуди­тельного") части колхозников в восточные районы страны или направления их (по "оргнабору") в город для поддержки рабоче­го класса, реализации политики индустриализации на новом ее этапе.
Вопросы обмера приусадебных земель, изъятия и передачи "излишков" колхозам решались довольно быстро и также на ос­нове названного постановления. Этим занимались специальные комиссии при участии сельских активистов, а их решения утвер­ждались райисполкомами. Обмеры были закончены уже к нача­лу октября 1939 г. В границах до 17 сентября 1939 г. было обме­рено более 99% всех колхозных земель. Общая площадь изъятых земель составила 1189,1 тыс. га. Главным образом это были зем­ли, которые размещались в полевых угодьях колхозов и обраба­тывались по договоренности с председателями - владельцами приусадебных хозяйств. Для этого были и объективные причи­ны: порой в местах поселений не хватало земли, чтобы обеспе­чить колхозников приусадебной землей согласно нормам Устава 1935 г.; некоторые деревни размещались на солонцовых и песча­ных почвах и не годились для выращивания огородных культур. При восстановлении "справедливости" многие колхозники вооб­ще оставались без усадебной земли, лишились садов32.
В соответствии с указаниями Сталина и постановлением от 27 мая для "руководства делом переселения избыточной части
248
колхозников в многоземельные районы" при СНК СССР было образовано Переселенческое управление с его органами в союз­ных республиках, областях и краях. Началось переселение кол­хозных семей на Восток. Это аргументировалось тем, что "кол­хозные общественные земли не могут сокращаться, а в малозе­мельных колхозах уже исчерпаны резервы земли для наделения колхозников приусадебными участками по уставным нормам". Лишившись приусадебной земли, а, следовательно, и скота, се­мьи таких колхозников вынуждены были покидать обжитые ме­ста, свою Малую Родину и уезжать в поисках земли обетованной в Сибирь, на Дальний Восток, в Казахстан. Другого выбора у них просто не было. Никаких компромиссов, приватных договоров с председателями колхозов, как прежде, не предусматривалось. Более того, "председатели колхозов, - гласил один из пунктов постановления от 27 мая 1939 г., - допускающие сдачу сенокосов в колхозных полях и лугах, а также в лесах, под индивидуальные сенокосы колхозников и лиц, не состоящих в колхозе, будут ис­ключаться из колхоза и отдаваться под суд, как нарушители зако­на". Приходилось срочно, за бесценок продавать свой скот и пти­цу или же сдавать животных конторам Заготскот в обмен на именные квитанции, дающие переселенцам право получить скот на местах вселения. Однако из-за отсутствия скота это условие, как правило, не выполнялось или выполнялось частично. Но наи­большие трудности возникали в связи с нехваткой жилья. По дан­ным Переселенческого управления, из-за отсутствия такового и необеспеченности скотом, многим переселенцам приходилось возвращаться на старые места (как при Столыпине), где их уже не ждали. На 1 октября 1940 г. обратно возвратилось около 6 тыс. крестьянских семей33.
В то же время путем планового сельскохозяйственного пере­селения (не всегда, как мы видели, благополучно заканчивавше­гося для крестьян) государство осуществляло весьма актуальную для страны задачу освоения новых земель на Востоке34. За счет крестьянства в конце 1930-х годов продолжала решаться и постав­ленная Сталиным на майском (1939 г.) Пленуме ЦК проблема нехватки рабочей силы в промышленности, особенно злободнев­ная в условиях нарастания угрозы новой мировой войны. Был на­зван и основной источник ее решения - деревня, колхозы, где, по его мнению, имелся большой избыток рабочей силы в лице "мнимых" колхозников.
Надо полагать, что квалифицированных рабочих кадров мас­совых профессий в городе хватало, речь, видимо, шла о разнора­бочих, способных выполнять различные виды работ, связанных с большой затратой физических усилий, не требующих специаль­
249
ной подготовки, иначе говоря, занятых в сфере тяжелого и низ­кооплачиваемого труда. Именно в этой сфере наблюдалась боль­шая текучесть кадров, в том числе работающих по оргнабору. "Вербуют сегодня несколько тысяч, а через две недели они ухо­дят, опять нужно вербовать, - возмущался Сталин в своей речи на пленуме. - Надо людьми уметь распоряжаться, чтобы план не остался на бумаге... Нужно освободить колхозы от лишней рабо­чей силы". К таким "излишкам" вождь отнес и тех, кто выраба­тывал до 50 трудодней (21%), или не имел ни одного трудодня. Однако в состав этих групп включались и подростки (от 12 до 16 лет), старики и женщины, ухаживавшие за малолетними деть­ми и престарелыми, ведущие домашнее хозяйство, отходники.
По решению Пленума в колхозах был установлен для каждо­го трудоспособного колхозника и колхозницы обязательный ми­нимум выработки трудодней в году (от 60 до 100), в случае невы­полнения которого нарушители считались "выбывшими из кол­хоза и потерявшими права колхозника"35.
Значительное сокращение земельных участков приусадеб­ных хозяйств колхозников (причем в ряде случаев в нарушение Примерного устава 1935 г., поправки к которому так и не были согласованы даже формально с колхозниками) существенно по­влияло на снижение уровня жизни колхозного крестьянства. "От­резки", как правило, включали лучшие, наиболее производи­тельные приусадебные земли колхозников - с любовью возделы­ваемые ими участки, отводимые под огороды, фруктовые сады, пасеки, а нередко заливные луга, пастбища, бахчи. Многие из этих угодий после передачи колхозам зарастали сорняками и ку­старниками, размывались талыми водами, заболачивались. Не­редко их приходилось переводить в разряд "бросовых земель". Усилиями крестьян и горожан они вновь стали осваиваться в го­ды Великой Отечественной войны, когда крестьянам было раз­решено ("де-факто") расширять приусадебные земли, а горожа­нам - использовать небольшие участки земли вблизи городов для посадки картофеля и овощей.
Сталинское руководство не могло не воспользоваться случа­ем, чтобы окончательно ликвидировать хуторскую систему зем­леделия - своего рода антипод колхозного землепользования, со­хранявшуюся еще в западных районах Белоруссии и Украины, Смоленской, Калининской и Ленинградской областях. В день за­вершения работы пленума, 27 мая, Сталин и Молотов подписали постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР "О сселении дворов колхозников, проживающих на бывших участках хуторского зе­млепользования, в колхозные селения". К 1 сентября 1940 г. предлагалось в основном завершить сселение хуторов, а хутор­
250
ские приусадебные участки колхозников включить в состав об­щественных земель колхозов.
Постановление дифференцировало количество хуторских хо­зяйств в западных и некоторых других районах страны: в Бело­руссии (в старых границах) их оказалось 134,6 тыс., на Украине -52 тыс., в Ленинградской области - 268,8 тыс., в Смоленской -113 тыс., а в целом по стране - 740 тыс. Фактически в ряде случа­ев это были остатки хуторских хозяйств, владельцы которых на­ряду с работой в колхозе (по найму) продолжали вести единолич­ное хозяйство. Из этого исходило и постановление о сселении ху­торов. "Наличие хуторского расселения, говорилось в нем, в кор­не противоречит ведению коллективного хозяйства, ослабляет колхозы, понижает производительность колхозного производст­ва"36. С этим вполне можно согласиться, но следовало бы все же учитывать и то, что часть крестьянства (теперь уже крайне не­значительная) была заинтересована в том, чтобы продолжать ве­сти свое хозяйство на единоличной основе. И надо бы было пре­доставить ему такую возможность, тем более, что широко разре­кламированные "огромные преимущества" общественного кол­хозного производства, казалось бы, позволяли колхозам дока­зать эти преимущества на деле, в порядке открытого честного соревнования.
Однако кампания "сселения хуторов", означавшая, по суще­ству, ликвидацию хуторских хозяйств, преобладавших в ряде за­падных районов страны, требовала немедленных действий. Зада­ние ЦК ВКП(б) и СНК СССР в целом было выполнено. Правда, как всегда, не обошлось без эксцессов, о чем областная и респуб­ликанская прокуратура докладывала прокуратуре СССР, а пос­ледняя - на самый "верх" (Сталину и Молотову) (об этом см. чет­вертый раздел данной главы).
К началу 1941 г. в целом по стране (в старых границах) было сселено 86% (около 1 млн) хуторских хозяйств. В ходе этой акции единоличники-хуторяне вынуждены были вступать в колхозы, вопреки их желанию, приобщаться к артельной жизни37.
КОЛХОЗЫ И СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО НАКАНУНЕ ВОЙНЫ (экономический аспект)
К концу второй пятилетки произошли существенные сдвиги в развитии материально-технической базы сельского хозяйства СССР, колхозно-совхозного производства. XVIII съезд ВКП(б) (март 1939 г.) в резолюции о третьем пятилетнем плане развития
251
народного хозяйства страны (1938-1942) констатировал, что в результате успешного выполнения плана второй пятилетки "ре­шена труднейшая задача социалистической революции: заверше­на коллективизация сельского хозяйства, колхозный строй окон­чательно окреп... Главная и решающая хозяйственная задача вто­рой пятилетки - завершение технической реконструкции народ­ного хозяйства СССР - в основном выполнена". И в этой связи выдвинуты новые задачи - "завершить в третьей пятилетке комплексную механизацию сельскохозяйственных работ" (вы­делено в док. - И.З.); "обеспечить полное удовлетворение по­требности сельского хозяйства в прицепном инвентаре соответ­ственно наличию и типам тракторного парка".
Однако следует иметь в виду, что механизация в это время за­тронула только наиболее трудоемкие процессы земледелия (па­хота, сев, уборка зерновых культур, вспашка паров и зяби и т.п.). О механизации животноводства вопрос даже не ставился. Элект­роэнергия использовалась в деревне, как правило, только для ос­вещения. Достаточно сказать, что в 1937 г. было электрифициро­вано всего 3,3% колхозов. О "лампочке Ильича" большинство крестьян-колхозников только мечтали. Под "механизацией труда в сельском хозяйстве" в конце 1930-х годов понималось некое со­четание применения машин тракторной тяги (в полеводстве) с широким использованием живой тягловой силы и конного инвен­таря, даже ручного труда. Термин "комплексная механизация", пришедший к нам, видимо, из-за рубежа, в резолюции XVIII съез­да ВКП(б) был употреблен с большим опережением реальной действительности, тем более с определением "завершение". В то же время весьма актуально звучала одна из задач третьей пяти­летки "увеличить выпуск конного прицепного, особенно транс­портного инвентаря, обеспечить расширение производства про­стейших зерноочистительных машин"38.
Следует подчеркнуть, что на всем протяжении второй и в на­чале третьей пятилеток решались проблемы модернизации трак­торного и комбайнового парка, под которыми понимались в пер­вую очередь повышение мощности машин и ликвидация много-марочности тракторов. В годы первой пятилетки тракторный парк МТС и новых зерновых совхозов, осваивающих целинные и залежные земли, пришлось комплектовать из импортных машин (американских и немецких). Достаточно сказать, что в 1931 г. на полях совхозов Зернотреста работали трактора 13 иностранных марок. Чрезвычайно остро стояла проблема запасных частей, обучения механизаторов ("рулевых", по терминологии того вре­мени). В кратчайшие сроки пришлось возводить первые совет­ские тракторные и комбайновые заводы, заводы сельскохозяйст­
252
венных машин. К началу третьей пятилетки производство трак­торов для сельского хозяйства было сконцентрировано на Ста­линградском, Челябинском и Харьковском заводах, а комбайнов и других сельхозмашин - на заводах "Россельмаш", "Красный Аксай", запорожском заводе "Коммунар", одесском им. Октябрь­ской революции, люберецком им. Ухтомского, белорусском "Госсельмаш".
На развитие и укрепление материально-технической базы сельского хозяйства в годы первой пятилетки было затрачено 1,5 млрд, руб., во второй - 6,3 млрд, в третьей - 5 млрд39. В 1938-1940 гг. происходило заметное сокращение производства сельскохозяйственной техники в связи с нарастанием угрозы, а затем и началом (в сентябре 1939 г.) Второй мировой войны. Так, в 1939 г. в связи с ростом оборонных заказов Сталинградский тракторный завод вместо запланированных 9,3 тыс. тракторов сельскохозяйственного назначения произвел 7,5 тыс.; выпуск зерноуборочных комбайнов в стране в 1939 г. по сравнению с 1937 г. упал с 43,9 тыс. до 12,8 тыс. и т.д.40
Тем не менее тракторный парк МТС - основной формы ме­ханизации колхозного производства - и в мирные годы третьей пятилетки сохранял позитивную динамику (табл. 12).
Росла численность МТС и число обслуживаемых ими колхо­зов (табл. 13).
Ежегодно в годы третьей пятилетки вводилось в действие по 417 новых МТС против 674 во второй. Основное внимание в предвоенные годы обращалось на строительство МТС в рай­онах Севера и Северо-Запада, Нечерноземной полосы, Сибири и Дальнего Востока, поскольку в предшествующие годы при­оритетными были зерновые районы - Поволжье, Северный Кавказ, Центрально-Черноземная область, Украина. Решались назревшие задачи подтягивания слабомеханизированных регио­нов к уровню передовых. Осваивались новые типы сельскохо­зяйственных машин - хлопкоуборочные, льнокомбайны, кар­тофелекопалки, пропашные. СССР, как сообщалось в печати, вышел на первое место в мире по производству зерновых комбайнов. Однако далеко не всегда этот тип уборочных ма­шин и такой способ уборки (прямое комбайнирование) оправ­дывали себя.
Июльский (1940 г.) Пленум ЦК ВКП(б), обсуждавший вопрос об уборке и заготовке зерновых культур, вынужден был под­черкнуть необходимость лучшего использования на уборке хле­бов машин на конной тяге (жаток-лобогреек, жаток-самоскидок, сноповязалок и др.); дал указание пополнить этими машинами парк МТС; запретил практику отвлечения живого тягла колхо-
253
Таблица 12
Рост тракторного парка МТС в 1937-1940 гг. (на конец года)*

Год Всего тракто­ров в МТС, тыс. Мощность, тыс. л.с. На одну МТС (в среднем)  



тракторов, шт. мощность, л.с.  
1937 365,8 6679,2 63 1148  
1938 394,0 7437,0 62 1170  
1939 422,0 8000,0 65 1198  
1940 435,3 8360,0 62 1183
История советского крестьянства. М., 1987. Т. 3. С. 58.
Таблица 13 Сеть МТС в 1937-1940 гг.*

Год МТС на конец года Колхозов, тыс. Посевные площади кол­хозов, млн га В %ко всей посев­ной пло­щади  


всего в том чис­ле обслу­живаемых МТС всего в том чис­ле обслу­живаемых МТС
 
1937 5818 242,5 190,8 116,0 105,0 91,2  
1938 6358 241,1 198,0 117,1 109,4 93,3  
1940 7069 235,5 200,0 117,7 110,7 94,1
История советского крестьянства. Т. 3. С. 59. Без МТС в западных районах страны.
зов и совхозов в период уборки на другие виды работ; рекомен­довал чаще прибегать к раздельной уборке хлебов.
В одном из пунктов постановления (п. 14) выдвигалось тре­бование "ликвидировать грубейшую ошибку (выделено авт. -И.З.), заключающуюся в том, что в парке МТС отсутствуют жатки-лобогрейки, жатки-самоскидки и другие простые сель­скохозяйственные машины (т.е. машины конной тяги. - И.З.), могущие дополнить комбайны и играть существенную роль в них"; "ввести в список машин, входящих в парк МТС, наряду с комбайнами, жатки-лобогрейки, жатки-самоскидки и снопо­вязалки"41.
Механизация на основе применения тракторов и комбайнов должна была сочетаться с широким использованием машин кон­ной тяги, которыми должны были оснащаться МТС ("все вновь выпускаемые из производства жатки-лобогрейки, жатки-само-
254
Таблица 14
тур
ручной
Сев яровых зерновых куль-
Пахота под яровые культуры конными плугами тракторными плугами
Выполнено (в %) к общему объему работы ые культуры Уборка зерновых культур
'ами 38 косами и серпами
плугами        62 конными жатками
овых куль- тракторными и самоход-
ными машинами
46
20
34
ручной 8 в том чисж
конными сеялками 36 Сенокошение
тракторными сеялками      56 Силосование
* Сельское хозяйство СССР: стат. сб. М., 1960. С. 420,421.
в том числе комбайнами
42
4
5
скидки и сноповязалки, - предписывало постановление, - пере­дать исключительно МТС для пополнения парка уборочных ма­шин"). По существу, проблема "завершения комплексной меха­низации" в колхозах была снята даже применительно к зерновой отрасли.
Многие колхозы, особенно те, которые не обслуживались МТС (их число колебалось от 35 тыс. до 50 тыс. и более), распо­лагали значительным парком сельскохозяйственных машин и орудиями конной тяги, общая численность которых увеличива­лась. Даже в наиболее механизированной зерновой отрасли мно­гие виды полевых работ выполнялись не только на основе машин конной тяги, но даже вручную (табл. 14).
С механизацией большинства технических культур дело об­стояло не лучше, за исключением сева и уборки хлопка и сахар­ной свеклы. Особенно отставала механизация льна и картофеля, а также сенокошения и силосования. Вся животноводческая от­расль, по существу, базировалась на ручном труде.
"С точки зрения соотношения живой и механической тяги, -полагает Ю.А. Мошков, - удалось к концу 30-х годов не столько увеличить, сколько возместить огромную потерю лошадей и во­лов под прессом массовой коллективизации, что не давало доста­точных возможностей для подъема сельскохозяйственного про­изводства в эти годы"42.
Заметим в этой связи, что проблемы механизации сельского хозяйства, строительства машинно-тракторных станций и оплата их работ по обслуживанию колхозов осуществлялись главным образом за счет крестьянства. Уже в постановлении СНК СССР
255